Шло время. Казалось, его поток распределяется по салуну неравномерно – стремнины, завихрения, тихие заводи. Вот застыли, подняв бокалы, три обладателя фасеточных, словно бы из драгоценных камней сложенных глаз, за столиком у окна. Неестественные позы, абсолютная неподвижность, но стоило ревенанту на миг отвлечься, как бутылка на столе драгоценноглазых опустела. На сцене плясали невероятно убыстренный канкан, под одним из столов пьяница бесконечно медленно полз к лежащей на боку, но еще сохранившей толику содержимого, бутылке. Ревенант шумно отхлебнул из чашки, сплюнул – вкус снова пропал. Пропало ощущение, осталась индикация. Кисло. Но это Гарха не устраивало. К тому-же, вскоре после этого, он знал, пропадет ощущение цвета, а затем темный огонь, вечно тлеющий в глубинах его души, наберет силу, начнет расти, превращаясь во всепоглощающий пожар. Дерьмово для него, и еще дерьмовей для тех, кому выпадет несчастье находиться в этот момент поблизости.
«Что же... пора на охоту», - мысль вызвала скорее раздражение, чем возбужденное предвкушение, свойственное всем, кто так или иначе увлекается этой, древней как вселенная, игрой. Ревенант не был охотником по своей сути – необходимость выслеживать и загонять добычу его раздражала, а неспособность большинства жертв оказать хоть сколь-нибудь значимое сопротивление, просто приводила в бешенство. Если уж здесь нет именно тех врагов, что стали причиной его восстания из мертвых, нужны по-крайней мере какие-то! Враги, а не мясо, пусть и способное испытывать боль, умирать.
Конечно, можно было броситься в другую крайность, и, например, превратить в бойню хотя бы вот эту вот тошниловку, а затем дожидаться реакции короля... Заманчивая, крайне заманчивая мысль, которая со временем становилась все привлекательней.
Немертвый знал предел своих сил, и понимал, чем это может закончиться, но в конце-концов, ему уже приходилось сражаться с заведомо более могучим противником, и к тому же, вся его жизнь(и не-жизнь) служила отличным доказательством того, что смерть – всегда лишь начало чего-то нового.
Драться с подручными Короля Страха всяко будет поинтересней, чем резать неотличимых друг от друга в своей беспомощности овец.
«Нет. Еще нет. Когда и как уходить, решу я, а не мой голод. Но вот именно отсюда уходить нужно прямо сейчас», - окружающее раздражало все сильнее, черная злоба поднималась в том, что заменяло ревенанту душу. Коротким, резким движением он припечатал к столу добытое с отрубленного пальца кольцо, мягкий металл частично смялся, частично врезался в потемневшее дерево столешницы. То, что дождь еще не кончился, и может повредить стали меча, Марция уже не заботило. Он двинулся к выходу. Кто-то жирный, с непропорционально огромным носом попытался заключить его в объятия. Гарх отшвырнул толстяка в сторону, с наслаждением почувствовав, как под его пальцами и наслоениями жира, захрустели, дробясь, кости. Под бессмертное «Эй, Джуд» пианино и вопли носатого, он покинул салун.

» Улицы (Круг V)

Отредактировано Марций (2010-04-22 13:55:55)

»  Замок Короля Порока: Зеркальная Комната

Салун «Жесть» встретил Андраша тем же, чем большинство таких мест обычно встречают своих посетителей. Как чужое прикосновение, липкое и навязчивое, неумершего облепили запахи – перегар, табачный дым, пот и дешевый парфюм. В уши рванулось хаотичное смешение звуков – крики, смех, пьяное треньканье старого пианино и чье-то вымученное пение. Как вскрытые язвы – чужие желания, которые Андраш легко угадывал по запахам разгоряченных тел. Здесь все было просто, открыто и явно до отвращения, до восхищения, до животной искренности, возведенной в наивысшую степень.
Лич не часто посещал такие заведения, а когда это случалось, то причиной была, как правило, охота. Но сейчас все было несколько иначе, потому что впервые за очень долгое время в людные места его погнала тоска. Не явная и эфемерная, как туман за стенами «Жести», она пробудилась в нем после «приключения» с Ампэро. Память ожила в неумершем с неожиданной силой, вспыхнула ярко и сгорела, оставив после себя, как остывающие угли, гаснущие картины того, что некогда было его жизнью. Тот самый шрам на душе, которого он так хотел, старая рана, имя которой было Ампэро, теперь ныла в груди, скреблась тянущей болью. Забыть оказалось не так просто, как Андрашу казалось вначале, и в какой-то мере это было даже приятно. Но от тоски, холодной и долгой, как затяжная осенняя морось, он уже устал. Просто устал и теперь хотел отвлечься. И салун «Жесть» подходил для таких целей ничуть не хуже, чем любое другое подобное место.
Лич ненадолго замер в дверях, прислушиваясь и принюхиваясь - «оглядываясь» так, как было ему привычно и доступно. А потом влился в гудящую толпу, где люди и не люди развлекались, танцевали, пили, кто-то даже подпевал невозможной певичке. Шаг Андраша был неторопливым и уверенным, не смотря на слепоту, он ни с кем не столкнулся. Привычный стук трости заглушали звуки чужого веселья, и они же, эти звуки, служили ему ориентирами. Как и запахи, среди которых лич почти сразу различил один очень знакомый, своеобразный аромат. И теперь он шел туда, где на удивление тихо и мирно сидел его старый «друг». Не сказать, чтобы Андраш был так уж рад случайной встрече, он не скучал по Ремфану, вспоминал о нем очень редко, но сейчас… Возможно, впервые общество маньяка могло оказаться кстати. Однако спокойно дойти до цели неумершему было все же не суждено.
Девушка в черном мини платье с целой копной рыжих кудряшек, мгновение назад еще сидевшая у барной стойки, теперь вдруг вынырнула из веселящейся толпы и, пьяно хихикнув, обняла лича, прижалась к нему, шепча на ухо милую чушь. Девушку эту звали Соланж, она была местной воровкой, довольно удачливой, в основном, благодаря внешней привлекательности, отлично выдержанному образу «пустышки» и, так сказать, ловкости рук. Андраш, конечно, не мог этого знать, но вот о призвании очаровательной незнакомки все же догадывался. И пока ее ладошки, забравшись под распахнутый плащ, скользили по его телу, он пальцами свободной руки зарылся в мягкие рыжие кудряшки, а в следующую секунду неожиданно резко дернул голову девушки вниз, так, что в шее у нее что-то хрустнуло и поцеловал, как укусил, - жадно, дико, почти яростно. Маленькая воровка пыталась вырваться, но уже не могла. Андраш вбирал в себя ее задушенные крики, пока в теле Соланж расцветала гниль, пожирая кости, мышцы, а потом и кожу. А когда лич отпустил ее, рыжая девушка скользнула к его ногам полуразложившимся трупом. И тело ее, ставшее почти бескостным, тряпично мягким, тут же подхватил с пола бритый наголо парень в клепаной кожаной куртке, прижал к себе и, смеясь, как ребенок, закружил в танце. Веселье не останавливалось ни на секунду, а живые или мертвые – какая разница?
Облизнувшись, Андраш собрал с губ послевкусие немых криков почившей воровки, а потом потянул носом воздух и, ориентируясь на запах, прошел к одному из столиков у окна.
- Ну здравствуй, Рем, - его голос был тихим, но отчетливо различимым сквозь общий гам.
Андраш присел рядом с маньяком, закинул ногу на ногу, положил трость на колени и, откинувшись на спинку стула, более внимательно принюхался к запаху Ремфана. От него пахло странно, пахло чем-то, что напоминало личу тоску, но как будто другого рода, чем та, что изводила его самого. Похоже, маньяк в «Жесть» тоже не за жертвой пришел.   
- Зачем ты здесь? – вопрос мог бы показаться странным, но не в свете того, что неумерший уже почувствовал в запахе старого «друга».

Ремфан задал интересный вопрос. Интересный, но ожидаемый. Только животное, для которого убивать – нормальный врожденный инстинкт, никогда не спросит себя о причинах, заставляющих прервать чужую жизнь. Только животное, ограниченное все теми же простыми инстинктами, никогда не задумается о возможности выбора. И только животное, охраняемое самой своей природой, никогда не сможет искалечить себя так, как это могут и делают люди и не люди.
Ремфан и Андраш были в сути своей страшными существами. По-разному безумные, они сходились в основе этого безумия. Их руки были не то что по локоть – по шею в крови, они вели себя, как звери, но, тем не менее, зверьми не были. Ни один из них. И за долгую нежизнь перед Андрашем не единожды вставал этот вопрос и эта же фраза «так жить нельзя». В итоге для себя он на этот вопрос ответил. Не сразу и не просто дался ему ответ, но когда это произошло, вопрос, терзавший Ремфана, для Андраша перестал существовать. Потому что когда-то давно, в первые столетия своей нежизни лич смог себя принять. Таким, каким был создан. И это принятие не превратило его в животное, но лишь в очередной раз доказало гибкость человеческого разума, а заодно лишило сомнений. И вот теперь Ремфан уперся в ту же стену.
В режущем слух шуме чужого веселья между двумя убийцами на миг воцарилась тишина. Андраш понятия не имел о том, что могло привести его «друга» к таким мыслям, а поэтому вычислить желаемый вермисом ответ было сложно. Хотел ли Ремфан, чтобы лич оправдал их кровавые развлечения? Или, быть может, желал обратного? Для неумершего не составило бы труда сделать и то, и другое – именно потому, что в своей правде он уже не сомневался. Но играть в такие игры именно сейчас Андраш не хотел. Он устал от всего вплоть до привычного стиля одежды, и теперь ему хотелось чего-то простого и естественного. Как дружеская беседа. И хоть Ремфан не был ему в полном смысле другом, Андраш все же решил ответить честно. Так, как однажды, давным давно ответил самому себе:
- Если ты заметил, Рем, люди и не люди в жизни своей делают только то, чего им хочется, вне зависимости от того, осознают они это или нет. А причин тому две: первая – им это нравится, вторая – они могут это делать. Первая причина – это смысл, вторая – право. И если задумаешься об этом, поймешь, что смысл имеет то, что желанно. И если что-то желанно тебе кроме убийств – для тебя, наверное, оно не будет бессмысленным. Вот только чтобы получить одно, часто бывает нужно отказаться от другого. Выбор, знаешь ли. И его последствия. Это называется зрелость, Рем. Вот это умение перед самим собой честно отвечать за сделанный выбор. В любой ситуации.
Старое пианино, наверное, тоже бывшее по-своему бессмертным, рождало в муках звуки, которые танцующие пары охотно принимали за музыку. Смеялись, пили, танцевали, теряли себя в простом забытьи радостей плоти. Бритый парень в кожаной куртке все так же кружил в танце мертвую девушку, с невероятной скоростью разлагающуюся прямо у него на руках. Он все так же по-детски смеялся, не замечая, что тело партнерши теряет конечности при каждом новом его движении. И очень часто под ноги кого-то из танцующих падало то запястье, то ступня, а то и более заметные части тела убитой девушки. А когда кто-то спотыкался о них, что случалось все чаще и чаще, начинался настоящий маленький переполох – грохот падения, ругань, угрозы физической расправы. Неудивительно, что в такой суете прибытие новых «гостей» хоть и было замечено, но быстро забылось. Только бритый парень, увидев «масок», вдруг перестал смеяться, отбросил труп рыжей воровки, как надоевшую куклу, и попытался исчезнуть толпе. Но  двое из четырех прибывших тут же направились за ним.
Андраша «маски» не заинтересовали, хотя их запах заставил его вспомнить кое о чем, что, в связи с последними событиями, он успел напрочь забыть. Впрочем, это могло подождать, а вот стукнувшаяся о ботинок голова убитой воровки – нет. Андраш нагнулся, поднял голову за волосы, на ощупь узнав мягкие кудряшки, и положил ее на стол, аккурат в тарелку, из которой червь маньяка ел пиявок.
- Вот эта девушка, Рем, пыталась меня обокрасть, - из тарелки на вермиса смотрели остекленевшие серые глаза, особенно яркие на темном фоне почти сгнившего лица, потерявшего всякую форму за время пребывания под ногами танцующих, - Ты меня знаешь, я бы убил и за меньшее. И это – мой выбор, а ее выбором был риск. Каждый получил свое, как видишь. Никаких сожалений – все честно.
А буквально через пару секунд:
- Прошу простить, но это наше, - один из «масок», извинившись, протянул руку и забрал голову убитой девушки со стола.
В общей суете двое новопришедших спокойно подошли к столику убийц и теперь стояли за их спинами, пока еще двое их коллег волокли из зала парня в кожаной куртке, который уже давно не смеялся. Один из «масок» передал другому голову, сообщив, что сия девушка и есть та самая Соланж и, раз долг она заплатить уже не сможет, то надо предъявить начальству причину. А потом, невозмутимо вытерев руки о собственную одежду, «маска» достал из кармана две небольших бумажки и положил перед личем и вермисом.
- Здесь указана сумма вашего долга, господа, и проценты по нему.
Даже сквозь царящий кругом разнообразный шум можно было слышать, как за стенами «Жести», подвывая, как животное, рыдал бритый парень. Звуки этих рыданий довольно часто прерывались его же пронзительными криками. 
- Ознакомьтесь, пожалуйста, - «маска» был все так же обезличенно вежлив, словно и не слышал ничего с улицы, - а потом прошу на выход.

Отредактировано Андраш (2010-06-29 22:57:40)

Благодаря чужому вмешательству, разговор с маньяком не продлился и пары минут. По лицу Андраша скользнула едва заметная гримаса раздражения, впрочем, почти тут же исчезнувшая. «Маскам» он не сказал ни слова, только протянул руку и пододвинул поближе бумажку со своим счетом. За долгие годы слепоты чувствительность лича обострилась до немыслимых пределов, и теперь ему не требовалось ни чужих глаз, ни того, что другие незрячие называли азбукой Брайля. Нажав на чуть шероховатую поверхность бумаги посильнее, Андраш провел пальцами по ровной линии букв и цифр. Сумма, указанная в счете, поражала воображение величиной набежавших процентов. Неумерший беззвучно вздохнул, подумав о чужой наглости, по-видимому, не имевшей границ. И почти тут же у него возникло желание поговорить с наглецом «по душам», но «масок» Андраш по-прежнему игнорировал. Он знал, что они были всего лишь исполнителями. И на какое-то время это давало людям-птицам определенную гарантию безопасности. По крайней мере, от него самого.
Что же касалось причины займа, то деньги потребовались Андрашу для создания полумеханических уродцев, на манер тех гончих, которых когда-то «посчастливилось» увидеть одному из Королей. Новые идеи возникали у лича периодически и требовали воплощения, а вот средства на это находились не всегда. И так как ждать ему не хотелось, а необходимые материалы стоили дорого, в очередной раз пришлось залезть в долги. Но рассказывать все это «другу» Андраш не собирался. Забрав со стола свой счет, он аккуратно сложил его, убрал в карман плаща, а потом повернулся к маньяку и ответил:
- У каждого из нас есть свои увлечения. И некоторые из них весьма недешевы. Хотя, - тут улыбка, притаившаяся в уголках его губ, стала более явной, - это, я думаю, ты понимаешь и сам.
Вслед за маньяком Андраш поднялся на ноги и молча пошел к выходу. С одной стороны, ему было жаль, что Ремфан так легко на все согласился, а с другой лич понимал, что игры играми, а проблему с долгом все же надо как-то решать. К тому же ситуацию усугубляло то, что нужной суммы у него не было. А убийство «масок», казавшееся на первый взгляд самым простым решением, на деле стало бы только отсрочкой и к тому же окончательно испортило бы отношения со Спором, тем самым созданием, что стояло за «масками». Безвольный евнух и живая игрушка при жизни, после смерти Спор смог найти себе место в Лабиринте. Обряженный в одежды римских императриц, он встречал своих клиентов с неизменной улыбкой на вечно юном лице, предлагал любую помощь. А когда кто-то не мог отдать долг, этот «мальчик» оказывался скор на расправу. Андраш познакомился с ним давно, и отношения у них были прохладные. Теперь же, после ошибки с процентами, неумерший собирался побеседовать со Спором очень серьезно, но сначала нужно было разобраться с «масками».
После спертого воздуха «Жести» уличная свежесть пьянила, как самое лучшее вино. Фонари здесь были редки и свет их, бледно желтый и размытый, выхватывал из белесой пелены тумана закрытую повозку, запряженную парой лошадей. Повозка стояла у самых дверей салуна, и на улице не было никого, кроме двух «масок», запихивающих в нее бритого парня, уже изрядно избитого, но все еще живого. Парень упирался, но, в очередной раз получив по почкам, медленно продвигался в нужном направлении.
- Господа, раз до сих пор от вас не было вестей, полагаю, заплатить сейчас вы не сможете, - «маска», тот самый, который забрал голову Соланж со столика, не спрашивал, он утверждал.
Обойдя убийц, он остановился напротив них, и теперь спокойно озвучивал то, что казалось ему фактом.
- Как вы понимаете, ситуация сложилась очень неприятная, и потому я вынужден просить вас проехать с нами. И это не обсуждается.
У Андраша на этот счет было другое мнение. Заплатить сию секунду он, конечно, не мог, но ехать с «масками» никуда не собирался. И обсуждать «неприятную ситуацию» намерен был по-своему.
Бритый парень изумленно охнул, когда удерживающие его руки мучителей исчезли. Двое «масок», возившихся с ним, вдруг оказались прижатыми к борту повозки голодными духами, шептавшими из тумана свои вечные мольбы и проклятия. Обвинитель убийц в эту же секунду незримым толчком был отправлен к своим коллегам. Накрепко вжатый в дверь повозки бесплотными руками, он мог только злобно хрипеть что-то подозрительно похожее на «козлы» и «чтоб вам всем…». Впрочем, на это внимания Андраш уже не обратил. Он добился от «масок» внимания, и теперь счел возможным обсудить проблему.
- Судари мои, - голос лича был мягким и вкрадчивым, - заплатить сейчас у меня действительно нет возможности. Но договориться на небольшую отсрочку, думаю, мы все-таки сможем. Взаимные уступки есть залог успешного ведения дел, не находите?
Андраш очень внимательно следил за действиями неприкаянных, потому что серьезных увечий людей-птиц допускать было нельзя. А потому совершенно выпустил из виду и Ремфана, у которого даже забыл спросить о том, есть ли у него деньги, и того из «масок», что нес голову Соланж.
Последний, однако, не растерялся. Положив изувеченную тленом и окурком голову на землю, он крадучись подходил к убийцам сзади, благословляя про себя шум бурного веселья в «Жести», скрывавший звук его шагов.

Волна глухого раздражения поднялась в нем сразу же, как только в воздухе запахло кровью. Дразнящий животный запах щекотал уснувшие инстинкты, будил затихшие желания, но лич сдерживался. Понимал, что прямо сейчас вмешиваться уже не имеет смысла. Специально или нет, но Ремфан свел к нулю все его усилия избежать очередного разногласия со Спором. Андраш, которого поведение «масок» провоцировало на многое, не трогал их - понимал, что предел есть всему. Даже здесь, в Лабиринте. Он знал, что будет, если он начнет убивать тех, кто одалживает ему деньги. Требовать оплаты, конечно, перестанут, но и занять будет больше не у кого. Поэтому лич старался договориться мирно. А вот его «друг», вместо того, чтобы либо помочь, либо стоять и молчать в тряпочку, выкинул очередной фортель.
Кони, запряженные в повозку, вздрагивали, нервно фыркали, переступали с ноги на ногу, испуганные запахом крови и криками, но не трогались с места. В отличие от бритого парня, который, учитывая отбитые почки, на удивление резво уползал подальше от повозки и вошедшего в раж маньяка. Андраш слышал шорох его движений, но до этого малого дела ему не было никакого. Ни сейчас, ни ранее. А вот Ремфан заслужил «щелчок по носу», несильный, скорее намеком, но тем не менее. К тому же теперь, когда ничего изменить уже было нельзя, неумерший не видел смысла отказываться от развлечения.
Звук шагов и стук трости Андраша растворялся в глухих стонах последней жертвы маньяка, поглощался разноголосым шумом веселья, по-прежнему царившего в «Жести». Лич шел не спеша, словно прогуливаясь. Дышал кровью и смертью, чувствовал чужую боль, как свою, прислушиваясь к медленно пробуждающейся жажде убийства. Она разгоралась, как угли на ветру, холодным огнем растекалась под кожей, оживала на губах хищной, острой улыбкой. Андраш остановился точно за спиной Ремфана и настолько близко к нему, что когда заговорил, дыхание его шевелило волосы на затылке убийцы.
- Тебя дурно воспитали, душа моя, - голос его был проникновенный ласкающий шепот, разбавленный едва заметными нотками раздражения, - вмешиваться в чужую беседу нехорошо. А тем более так грубо…
Улыбка лича превратилась в оскал, когда в эту же секунду под напором бесплотных рук повозка закачалась, приподнялась над землей и вдруг разлетелась в щепки. Волна деревянных осколков ударила в стену «Жести», усыпав мостовую остатками того, что некогда было средством передвижения. Во все стороны разлетелись ошметки привязанных к ней голов. Освободившиеся лошади рванулись с места, огласив улицу истошным ржанием. А перед салуном теперь осталось четверо: двое убийц, которых ничем не задело, и двое «масок», ранее прижатых к борту повозки.
Это была почти ювелирная работа – сделать так, чтобы ни Ремфан, ни он сам не пострадали. А «маски», во многих местах пронзенные острыми щепками, словно нанизанные на иглы насекомые, теперь висели в метре над землей на руках голодных духов. Они были еще живы, кричали, пытались дергаться, но делали себе этим только хуже.
- Смотри, Рем, - шепот Андраша сладким ядом лился в самое ухо вермиса, - смотри внимательно…
И в это же мгновение подвешенные в воздухе «маски» зашлись истошным визгом - неприкаянные резвились, кроша сустав за суставом. Осколки костей вспороли кожу людей-птиц, их конечности выгнулись под немыслимыми углами, кровь темными струйками капала на мостовую, совсем как дождевая вода с крыш домов.
-Смотри и запоминай. Потому что если ты еще раз позволишь себе подобное вмешательство в мои дела – окажешься на их месте.
Как только лич закончил говорить, тела еще живых «масок» смяло так, словно кто-то незримый с силой сжал кулак. И то, что еще недавно было слугами Спора, влажно хлюпнуло о землю месивом из мяса, кишок, раскрошенных костей и деревянных щепок. Андраш сделал шаг назад и уже без всякой ласковости сказал:
- Надеюсь, мы друг друга поняли, Рем.
Иллюзия нормального облика, которую неумерший обычно легко поддерживал, теперь то исчезала, открывая его истинное полусгнившее лицо, то появлялась вновь. В болезненно желтом фонарном свете казалось, что одна маска наплывает на другую, просвечивает, тает, появляется вновь. Но лича сейчас такие мелочи не волновали. Этих метаморфоз, закончившихся, впрочем, довольно быстро, он почти не заметил.
- У тебя есть деньги? И как ты теперь намерен улаживать это недоразумение со Спором?

Отредактировано Андраш (2010-07-06 20:09:12)

Убийство сродни близости. И даже больше. Убийство – это и есть близость. Совершенная, абсолютная, предельная близость для существа с больным разумом, с изломанной душой. Убийство – это последняя грань, это те самые ниточки, что связывают убийцу с прошлым, в котором он почти наверняка был человеком. Человеком, который умел и мог чувствовать иначе, человеком, не понаслышке знавшим, что такое любовь, преданность, жизнь, наконец. Если убийца когда-то был человеком. Если.
Андраш был. Именно таким, который знал и о любви, и о преданности, и о жизни. Немного было этого знания, немного было такого опыта, но все, что было, теперь стало памятью, семенем, расцветающим в моменты угасания чужой жизни в болезненный, уродливый цветок – пародию на тепло. И Андраш, тот, кто когда-то мог не только принять дар чужого тепла, но и подарить свое, научился довольствоваться этой пародией. Любить ее по-своему. Желать. Вот как сейчас.
Крики убитых неприкаянными «масок» все еще звучали в его сознании, текли по венам вместе с давно остывшей кровью. И этого было мало. Всегда. Ему хотелось большего, он сам был себе как тюрьма, а свободой могло стать только тепло. Вырванное из чужого тела вместе с жизнью, бережно собранное по каплям вместе с кровью, выпитое с чужих губ в привкусе последнего вздоха.
Убийство «масок» не утолило жажды Андраша, наоборот, только распалило ее еще больше. Личу хотелось убивать своими руками, сейчас. И специфический запах Ремфана, его второй натуры, на краткий миг появившейся из тела маньяка, только еще больше раздразнивал инстинкты. Как и кровь, которой, казалось, пропитался даже туман. Все здесь пахло кровью, все пахло смертью, все несло на себе печать безумия. Поддаваться которому, однако, Андраш все же не спешил. При необходимости он очень хорошо умел сдерживать такие порывы, к тому же ему нравилось, когда желаемое доставалось нелегко.
Туман белыми змеями вился по земле, ластился к ногам, как прирученный зверек. Где-то в бесконечности пустующих улиц еще слышалось эхо лошадиного ржания, а за стеной «Жести» люди и нелюди по-прежнему смеялись, орали песни, пили и танцевали. Бритый парень в порванной «масками» кожаной куртке, под шумок доползший до фонаря, сидел на земле и ошалело оглядывался. Никак не мог поверить, что все уже миновало и он по-прежнему жив. А когда немного отошел, стал хлопать себя по карманам, но сигарет не было, он нашел только зажигалку. Парень огляделся еще раз, уже внимательнее, а через пару секунд протянул дрожащие руки в туман, взял изрядно потрепанную голову Соланж, положил на колени и, достав воткнутый в глаз бычок, попытался прикурить.
Андраш слышал его, но не прислушивался. Он вбирал в себя отголоски собственной неудовлетворенной жажды убийства и думал о словах маньяка о Споре. На первый взгляд, предложение старого «друга» казалось разумным. А если учесть, как мало времени оставалось у убийц теперь, то «разумность» идеи Ремфана превращалась в «единственную возможность». Потому что помимо бритого парня, которому все никак не удавалось подкурить чужой бычок, Андраш слышал и убитых «масок». Уже бестелесные, они еще не осознали всех приключившихся с ними перемен и стояли тут же, решая какой дорогой им будет быстрее добраться до хозяина. Они хотели рассказать, а Спор, когда хотел, умел слушать и понимать самых разных существ. И выслушав, действовал быстро. А лич, подписывая долговое обязательство, оставил Спору залог, который непременно желал получить обратно.
Вспомнив об этом сейчас, Андраш подумал о том, что мог отдать в качестве гарантии Ремфан. Было очень любопытно, но спрашивать он пока не стал, так как время действительно поджимало. В итоге неумерший только кивнул, соглашаясь с идеей маньяка, шагнул к нему и протянул руку.
- Веди, Рем, - голос его по-прежнему был тих, но теперь в нем проскальзывала странная, почти неуловимая напряженность, - и я надеюсь, ты знаешь, куда идти. 
А когда они исчезли, растворившись в туманной пелене, перед «Жестью» остались лежать только кровавые ошметки, оставшиеся от «масок», и деревянные щепки. Да бритый парень сидел у фонаря. Он, наконец, смог прикурить и теперь жадно затягивался остатками ремфановой сигареты, раз за разом бормоча себе под нос одно и то же:
- Срань Господня, кажись, пронесло… Да чтоб я еще хоть раз…  Да ни за что…

» Старое поместье

Отредактировано Андраш (2010-07-13 14:23:14)

» Улицы (V круг)

Война? Карнавал? Ночной филиал восточного базара? Что они все здесь делают?!
После относительной свежести ночи и тишины улицы, резкий шум и пестрота собравшейся в заведении толпы кружили голову и побуждали заткнуть уши и бежать. Дисони обернулась на дверь, потом нашла глазами в этой толпе Нея. Этот субъект, похоже , здесь уже был или же привык к подобным заведениям настолько, что чувствовал себя в этом дурдоме как рыба в воде. И в данную минуту стоял на сцене и …собирался что-то спеть?! Чья-то жирная лапа схватила обакэ за локоть. Девушка даже не восприняла ее как часть какого-то существа, она смотрела на нее как на  самостоятельный предмет, который угрожал ее жизни. Так быстро заклинание призрачных игл она никогда еще не плела. Раздался дикий вой- на эту неосмотрительную длань хватило бы и двух иголок, но новая обстановка  и страх встретить здесь «своих» так взвинтили нервы девушки, что …многострадальный агрессор  восстановлению не подлежал. Резко пахнущие кровью неуподобоваримого вида ошметки валялись у ног Дисони. На мгновение вокруг воцарилась тишина и Изменчивая смогла услышать песню екая:
- Да-да. Даль-дорога. Города меняются - минуты... Ты... Мелькая... Я... Ты такая, как и я. Ты такая... Да, когда ты рядом, дома я. Моя... Ты такая, как и я. Ты такая...
И тут же дикое веселье возобновилось. Что-то липко-холодное коснулось ног девушки, посмотрев на пол, она увидела змееподнобную тварь с вожделением взирающую на кровавые ошметки. Дисони переступила через нее, чтобы не мешать ее предстоящей трапезе и тут же угодила в объятия пьяного в дым вервольфа:
- Красотка, ты скучала по мне?
- Очнись дружочек! Я – всего лишь сон. Кошмарный такой очень шумный сон.
Тело послушно менялось. И вот в объятиях оборотня стоит уродливая старуха . Из беззубого рта тонкой струйкой стекает по подбородку слюна, глаза ввалились, на щеке  гноящаяся язва. Кожа старой ведьмы желта , сквозь ворот рубахи видна обвислая старческая грудь .Старуха с каркающим смехом схватила оборотня за плечи и с неожиданной силой потянула на себя:
- Ну что милок, поцелуешь теперь свою Джульету?
Оборотень заржал и прижался к слюнявому рту в поцелуе. Толпа вокруг разразилась аплодисментами. Кто-то похлопывал вервольфа по плечу, кто-то давал советы о том как употребить «прелестную леди» во всех подробностях и позах, нашелся любитель мертвечинки, пытающийся ее перекупить. Дисони аж поперхнулась от возмущения:
- Ты что делаешь, блохастый, Я тебе в красках показал, чтоб ты отстал от меня, - 
тело снова менялось :то тридцатилетний мужчина, то ребенок лет 5, то убеленный сединами старик, то карлица с косыми глазами, ангелоподобное бесполое существо, то толстый монах, то демоница…Оборотню нравились все! Абсолютно! Закончилось тем, что вервольф усадил к себе на колени сорокалетнего усталого лысого господина, которым махнув рукой на все, стал Дисони , и заказал всем какого-то пойла. На обакэ накатило философское состояние души- он методично практически не таясь обшарил все карманы  нового знакомого и двух его случайных приятелей и пригубив глоток отвратного абсента решал дилемму – « свалить или остаться»? Где-то на периферии сознания трепыхалась бабочкой мысль: « И где мой безликий подарок шляется?». Сцену Дисони было не видно, а расслышать что либо в этом гвалте было просто не реально.

Отредактировано Дисони (2010-07-11 03:28:15)

Дисони оглядел мутным взором всех собравшихся, почесал желтым ногтем подбородок, на котором уже проступала щетина и глубокомысленно произнес:
- Не спорьте все. Я ваш всеобщий пращур. Тема закрыта. Занавес.
За столом поднялся недовольный ропот. Каждый из сидящих воспринял эти слова исключительно в негативном для себя цвете. Кто-то оскорбился тем, что его пращуром является лысый усталый господин, кого-то не устроило закрытие темы «родственных связей», что не позволяло блеснуть своей эрудицией в этой области, кого-то возмутило слово «занавес»- олицетворяющее в их пьяных умах окончание дармовой выпивки ..и так далее и тому подобное. Но все сразу пришло в движение, прежние «друзья» неожиданно стали заклятыми врагами. Глаза наливались злобой, кулаки сжимались, в оскалах ртов показались клыки, выступили кинжалами когти. В маленьком пространстве вокруг засиженного мухами и заплеванного стола в дальнем конце салуна повисла предгрозовая тишина. Крики ,смех, музыка, звон сближаемых кружек и стаканов, скрип стульев- все звуки будто разбивались о невидимую преграду- становясь здесь почти неслышимыми. Люди и нелюди смотрели друг на друга тяжелыми взглядами. Здесь не было союзников, каждый был только за себя и  против всех.
Обакэ внутренне собрался. Лапы вервольфа теперь не удерживали его на коленях, даря иллюзию защиты. Теперь в непосредственной близости от его бока оказались опасные когти оборотня и пьяный взгляд был наполнен отнюдь не пьяным обожанием. Правда и обращен он в данный момент был не только к Изменчивому. Каждый за себя и против всех.

Надрывно взвизгнуло раздолбанное пианино, и этот болезненный звук дешевых водевилей прорвал плотину тишины, уничтожив при этом призрачную надежду обакэ на то, что драки все же удастся избежать. «…аать!!»,- Дисони резко присел на корточки, опираясь на вытянутые руки, неуловимо меняя свой заношенный мужской облик на более молодой и рельефный. Легкое похмелье смело ,точно ветром листву, инстинктом самосохранения. Изменчивый был откровенным трусом по своей натуре, сигая на пол он хотел незаметно прошмыгнуть под столом к спасительному выходу, оставив екая разбираться со всей честной компанией, но вот незадача - он не один оказался на грязных досках. В его огромные от ужаса глаза смотрели почему-то разом протрезвевшие и до критической степени взбешенные – вервольфа. «…аать!!» - любимое ругательство орочьих грузчиков вот уже второй раз сорвалось с побелевших губ, и Дисони , оттолкнувшись одновременно руками и ногами от пола, прыгнул вперед. Одновременно с оборотнем. Последний – чтобы наброситься, первый- чтобы удрать. Оба удачно. Вервольф свалил навзничь вампира, а Изменчивый перекатившись через его голову в прыжке, оказался у него за спиной, по инерции еще и успев лягнуть .Вампир без размышлений впился в шкуру серого, подгоняемый когтями-кинжалами , рвущими его плоть под ребрами. Чавкающе –рычащие звуки испускаемые этой новой «парочкой»  под аккомпанемент кан-кана звучали донельзя непристойно. Обакэ рассмеялся. Страх, только что им пережитый, что-то перемкнул в сознании. Изменчивый сидел около дерущихся с глупой улыбкой и раскачивался из стороны в сторону, не обращая внимания на разворачивающееся вокруг побоище, машинально отклоняясь от летящих в него стекла, обломков мебели и кусков чьих-то тел. Пока в поле зрения этого новоявленного идиота не попал летящий в его сторону маленький сероватый шарик. Неотвратимо так , плавно летящий ему в голову. Обакэ перемкнуло снова – «средней наружности неизвестная нечисть» выпустила из своих сухоньких цепких лапок сферу хаоса, доступную никак не меньше чем магистру соответствующей магии. Дисони только раз в жизни видел подобное, но прекрасно знал, о свойствах этого невзрачного летательного орудия- полное разрушение души, не говоря уже о теле. Время спрессовалось для Изменчивого в одно размытое мгновение, в течение которого кожу на спине прорвали крылья, тело совершило очередной бросок с переворотом спиной назад за дерущихся, которых он успел подхватить и выставить впереди себя как живой вопящий щит ( и откуда только силы взялись). Легкий хлопок.  После чего мир в глазах  Дисони померк на какое-то время, в руках осыпался невидимым прахом вампир, а вес вцепившегося в него оборотня, с которым соприкоснулась выпущенная темным магом сфера,…не ощущался никак. Если бы Дисони не валялся сейчас на полу оглушенный, он бы увидел и веер горячих брызг, оседающих на стенах и посетителях салуна, бывший некогда здоровым и сильным телом, и темные блестящие щупальца, выросшие из раскрывшейся маленькой сферы, разрывающие лентами как пергамент белесую сущность, некогда бывшую душой  и сутью оборотня.