Эффутуо вышел к гостье довольно быстро. Ждать долго не пришлось. В отличие от слуг, его величество войны не ждал. Не было повода. Ну а то, что в замок пожаловала Иммаколата – палач Короля Страха, так мало ли какое дело может быть.
Несмотря на некоторую страстность и томность, которую Эффутуо часто изображал, его истинные чувства почти всегда были покрыты инеем безразличия, если только речь не шла о его собственном интересе. Впрочем, безразличие нисколько не мешало Эффутуо быть любезным и даже обходительным.
Эгоистичное чувство собственной безупречности еще никто не отменял.
- Добрый день, какой сюрприз, - Иммаколату встретили с улыбкой, в которой не было ни ужаса, ни заискивания. Но и надменной издевки не наблюдалось тоже. Лишь малая толика иронии, которая касалась всего бытия в целом, а не какой-либо отдельно взятой его части.
- Я как раз собирался пить кофе. Присоединитесь? – вот так, легко и просто на выдохе, как будто Иммаколата захаживала сюда на тот самый кофе каждый день, и это было делом приятным и привычным для хозяина замка.
Сегодня Эффутуо не блистал излишней роскошью. Белый строгий костюм современного кроя, расстегнутый ворот рубашки и небрежно повязанный шарф. Ничего экстраординарного, разве что тонкая вязь тиснения на белой ассиметричной маске, скрывающей большей частью левую половину лица, немного еле заметной небрежности, нарочной нескромности: в запонках в виде серпов луны, в серьге с маленьким, но ярким бриллиантом, во взгляде – прямом и чуть прищуренном. Во фразе «Чем могу быть полезен?» - которую он говорил почти всегда в таких случаях, но  для каждого по-разному.
- Посидим на одной из террас или в гостиной? – вопросительный взгляд обращенный на палача Короля Страха означал вопрос, распоряжаться насчет еще одной кофейной пары и маленькой серебряной ложечки или нет.

Маска скрывала чужую, начавшую отмирать плоть, а возиться было некогда, поскольку это заняло бы время, как его, так и Иммаколаты. Тратить силы на иллюзию не хотелось также, в конце концов, и у бесконечной ярмарки тщеславия есть свой предел.
Король Порока и его гостья расположились на одной из террас, где стоял небольшой столик и столь любимые Эффутуо плетеные кресла. Отсюда открывался презабавный вид на арочные, легкие своды анфилад, парк: цветы, чьи-то сплетающиеся тела, группку придворных невдалеке нагишом играющих в салочки.
Наслаждающиеся этой почти невинной игрой были счастливы, как в райском саду. За пределами видимости монотонно шуршал фонтан.
Когда слуга закончил возиться с чашечками, кофейником и молочником, Эффутуо чуть подался вперед и сообщил гостье, кивнув на резвящуюся невдалеке компашку:
- В траве змея. Они не знают. Заметят или нет… как думаете? Мне кажется, что не заметят, как всегда, - и вновь улыбнулся, так улыбаются дети задуманной шалости, уверенные в том, что она обязательно удастся.
Отчего-то почти все «шалости» Эффутуо были жестоки, за очень редким исключением. Это была жестокость «от ума», изощренная, чаще всего красиво обставленная, с долей определенного эстетизма и наслаждения. Пыл ярости, жар битвы Эффутуо почти не были известны, ибо демон отличался завидным хладнокровием. Вместо этих страстей его цепкий ум придумывал новые и новые каверзы, видимые в больном воображении иной раз даже с философским подтекстом. Страсти были даны Эффутуо в другом…
Змей же в память об одной удачной шутке Король Порока особенно любил.
Справа невдалеке на небольшом возвышении стоял одинокий юноша и пускал цветные мыльные пузыри. В пузырях каким-то чудом умещались маленькие дома, люди, небо и море, как в стеклянных шарах. Ни один не был похож на другой.  Неподалеку от творца мыльных пузырей их ловила в ладони девица. Пузыри лопались, юноша продолжал выдувать.
Эффутуо взял щипцами золотистый кусок сахара, отпустил его, роняя в кофе, помешал ложечкой, отложил ее на салфетку. Взяв блюдце и чашку в руки, мужчина откинулся на спинку плетеного кресла и потянул носом аромат.
- Итак… - взгляд с чашки переместился на Иммаколату.

Лицо  Эффутуо сделалось вдруг серьезным. В один миг испарились праздность, смешливость, жеманность и флер. Черты приобрели жесткость, глаза сощурились, взгляд стал холодным и цепким. И вместе с ним появилась усталость. Эффутуо не любил этот вопрос, потому что ответ на него был слишком… непростым. И словно бы потускнели краски от неожиданного открытия.
Сидевшая перед ним не знала. И может быть лучше, чтобы не знала?
Ведь так легче.
Праведное, или не очень, неведение, в череде похожих друг на друга дней – годами, веками, тысячелетиями,  - своим чередом бегущих, вращающееся колесо, жернова перемалывающее песок, утекающий в бездну, змей, кусающий свой собственный хвост.
Образы эти он позволил увидеть ей, прозрачными акварельными набросками, плывущими в летнем мареве над садом, где слишком яркими были цвета и цветы.
И так по-человечески как в какой-либо серьезный и беспокойный момент, захотелось курить.  В череде имен называвшийся Эффутуо*, демон с разделенным надвое лицом, поставил чашку на стол.
Помолчал. Поджал губы.
Подался вперед, вглядываясь в беспросветную тьму черных глаз Иммаколаты.
- Допустим да, - проговорил медленно, прошелестел тем самым песком или змеиным шепотом. Когда-то давно одна женщина уже спрашивала его о знании. Закончилось плохо, и ей Ашмедай или Аэшма дэв (люди вольны давать хоть тысячу имен, суть не изменится) ответил тогда, что почем.
Как мгновенно состариваемая фотография окружающая реальность на мгновение посерела, исчезли все звуки, чтобы потом все это вернулось вновь.
Резвившиеся в парке еще не нашли своего змея, зато нашла его Иммаколата. Он подумал о том, что Фортуна забавно играет даже с ними – теми, кто оказался на краю и за пределами Бытия.
Мужчина взглянул в чашку и еще тише добавил:
- Да.

ООС: В иудаизме и христианстве описанному персонажу соответствует Асмодей. Дьявол вожделения, блуда, ревности и разрушения. Князь инкубата и суккубата. Начальник всех игорных домов в аду. Существовало поверье, что Асмодей и змий, соблазнивший Еву, — одно и то же существо.

Отредактировано Эффутуо (2010-02-04 22:08:23)

Но с чего начать? «Послушайте, барышня, зачем вам это? Не проще ли беззаботно смотреть на проплывающие мимо облака. Меньше знаете, легче спите. Сон разума бывает прекрасен. Ах, вы все же хотите знать? Ну так слушайте, однажды long long time ago, в далекой-далекой галактике» - эти слова можно было сказать в который раз, вплести в кружево красивых фраз, каламбуры, удачные остроты, исторические анекдоты и занимательные факты, как золотая рыбка на алмазный крючок выуживаемые из глубины времен. Демон смотрел на кровь, и глаза его гасли, теперь приобретая оттенок пепла, а вокруг напротив расцветали цвета. Нет, он не был печален, демоническую печаль Эффутуо полагал оставить целому выводку поэтов и прозаиков, романтикам XIX столетия  и последователям церкви сатаны.
Он размышлял.
Мужчина достал из одного кармана пиджака мундштук, а из другого портсигар и зажигалку. Вставил сигарету в мундштук, прикурил, прикусил мундштук зубами.
Тонкой струйкой из уст засочился горький едкий дым с привкусом хвойной смолы, янтаря, навсегда увязших в нем мушек.
Он поднял вверх левую ладонь, и в нее сверху, будто из ниоткуда упало яблоко. Сочное, спелое, быть может то самое, которое нарушило сон Ньютона.
Быть может, сон тот был вещим…
Эффутуо положил яблоко на стол и легонько подтолкнул его ладонью к Иммаколате. Он знал, что она безошибочно поймает плод, даже с закрытыми глазами.
По шороху, по шепоту, по запаху.
Молчал, подыскивая слова, ведь они должны быть понятным не только слуху.
- Обещайте мне за то, что я расскажу вам… отплатить услугой, которую я назову, когда придет время. Пообещайте мне, что вы не откажете мне, поскольку я не отказал вам сегодня. Я не буду просить вас идти против вашего господина, не стану желать вам зла, но смогу попросить нечто, возможно, сопряженное с большими трудностями для вас. А может быть и какую-либо мелочь. Я не буду заставлять вас клястся водами Стикса. Вы просто будете помнить о том, о чем мы сегодня договорились.  Вас устраивает такое условие леди Иммаколата? - и никакого томного шепота, никакого обольщения, никаких приторных улыбок.
Ставка - ход. Чет и нечет. Выбор - такое сладкое слово.

- Задумывались ли вы над тем, отчего здесь все так легко и одновременно странно? – задал он риторический вопрос, и тут же поспешил сам на него ответить. – Искаженное пространство, искаженные существа, искаженные чувства и мысли. Случалось ли вам ощущать, будто бы вы что-то потеряли? Что-то очень важное, но не помните что? Случалось, и случается, с завидной регулярностью, иначе бы вы сюда не пришли. Я не прорицатель, леди Иммаколата, и не великий мудрец, но если вы хотите знать, что есть этот мир, взгляните на него пристальнее, - демон покрутил мундштуком, выписывая узор дыма, дым не рассеивался, был тягучим и вязким, плотнее, чем может быть обычный табачный дым.  Ткнул в линию горизонта, как указкой.
- Видите этих людей? Где-то там, за гранью этой реальности им снится сон или грезится мечта. Им снится сон, что они веселятся в саду. Сон уйдет, они встанут с постели, почистят зубы, умоют лицо, поспешат по делам, а их тени продолжат веселиться в этом саду. Некоторых из них давно уже нет там, откуда они родом. Их нет в живых. Но они есть здесь. Они тени, всего лишь слепки. Слепки мыслей, чувств, воспоминаний. Поэтому здесь никто не может умереть… до конца. Поэтому не заживают раны, и не зарастает плоть. Некоторых из них кто-то придумал. Их просто сочинили на досуге, от безделия или от  скуки или изнывая от ожидания и одиночества. Некоторых придумывали веками люди, как зодчие ваяют какой-нибудь храм, - он остановился. Замолчал. Голубые с пеплом глаза смотрели в черные глаза Иммаколаты.
– А некоторые заблудились, - наконец произнес Эффутуо. – А может, остались по собственной воле. Может быть и так, что сами пришли сюда, а может быть, их обманули. По-всякому бывает. Как бы там ни было, это мир, населенный отражениями, но это не значит, что они не настоящие. Мы живем с обратной стороны зеркала, только и всего. Или с обратной стороны луны, кому как нравится думать. Но для вас это не утешительный ответ, ведь так? Вы хотите знать – как, почему, кто, зачем и множество ответов еще на дюжину жизненно важных вопросов.
В парке раздался вскрик.
- О, все-таки нашли змею, - улыбнулся Эффутуо глядя, на агонизирующую на траве жертву. Это была женщина. Тело выгибалось дугой, глаза вылезли из орбит, бедняжка хрипела.
– Сейчас проснется, - вздохнул Эффутуо, - завтра, возможно, опомнится, побежит к исповеднику, там, с другой стороны зеркала, начнет задумываться о смысле жизни. Хороший яд. Верное средство. Тень останется, - ровные белые зубы вновь прикусили мундштук.
- Вы бы хотели проснуться, если бы знали что это долгий, бесконечно долгий сон, и что, возможно, за ним ничего нет или все обстоит не так, как вы привыкли видеть? - демон достал из кармана зеркальце, то самое в которое так любил смотреться, в котором находил нарциссическую усладу больной души и положил перед Иммаколатой.
- Смотрите. Вот она другая сторона, - прежде гладкая, стеклянная поверхность теперь переливалась и рябила готовой вылиться из круглого обода ртутью. Привыкший чинить иллюзии он, между тем, в этот раз не обманывал.

Зеркальце лежало на столе, Эффутуо курил, время от времени стряхивая в пепельницу пепел. Ярким перламутром переливалась ртуть, а потом вдруг зеркало почернело той беспросветной тьмой, которой нет ничего чернее на свете, ни на том, ни на этом. Именно эту черноту видят умирающие, именно она наступает тогда, когда закрываются глаза.
Затем чернота пропала, как будто кто-то аккуратно стер копоть, и зеркальце блеснуло в глаза женщине, ослепительно яркой вспышкой.
И полились, потекли образы, поначалу не слишком отчетливые, но ощутимые всем естеством, когда невольно поднимаются волосы на загривке, потому что в сознании свербит одна единственная мысль «Так не бывает!» - слишком знакомо.
Оно, конечно же, было – жило собственной жизнью, подчиняясь все тем же вечным законам.
Затопленный огнями город, вечер, мужчина и женщина целующиеся в небольшой комнатке с тусклым светом ночника. Простые и естественные в своих чувствах. Обыденные, обычные, но не одинокие.
Шумная толчея в аэропорту, группа туристов. Старушка, улыбающаяся служащей аэропорта. В левой руке чемодан подмышкой правой руки сумочка. Ничего сверхъестественного.
Дети, играющие в мяч на баскетбольной площадке. Расписанные граффити стены.
Пробка в метро. Мужчина, нервно глядящий на часы. Он сегодня не успеет, а она все равно будет ждать, потому что слишком старалась и готовила ужин.
Двое молодых людей, идущих по улице, взявшись за руки. Он и он, почти отражения друг друга.
Картины появлялись все быстрее и быстрее, а время словно бы поворачивалось вспять: вот уже заклеенные крест-накрест от бомбежек окна, гул моторов, разъедающая ноздри гарь. Где-то кричит ребенок, где-то совсем близко, но отчего-то не дотянуться. Мешает толща кирпичных обломков, доски и полная неподвижность тела. Где-то вверху небо, к которому поднимается черный дым.
Свирепый взгляд и одутловатое лицо Эльзы Кох – ужаса Бухенвальда. Сдираемая заживо кожа. Женская рука касается еще теплой заслонки печи. Ее будоражит это чувство – собственной власти и силы.
Картина эта сменяется парой танцующей танго. Мужчина в форме и женщина в белом вечернем платье, с прической «волнами». Черный орел только расправляет крылья над Германией. Это начало чумы.
Следом за ними в зеркале мелькает лицо человека, пишущего пока еще не связанные отрывки в дневник. Он француз и его зовут Антуан. По правде говоря, он романтик. Самолет над Сахарой, маленький мальчик, являющийся ему по ночам, цепочка лисьих следов на песке – что за глупости, право слово.
Пыль, открытая дверца автомобиля, следы пуль, мужчина и женщина навсегда нашли упокоение в его салоне. У нее красивое шелковое платье, а он недавно купил эту прекрасную шляпу.
«Как все цветы становятся милей от солнечного света и росы, так и этот старый мир делается более ярким от жизней подобных тебе».
Ее звали Бонни Паркер а его Клайд Бэрроу.
Люди в кожаных куртках, мужчины и женщины, избивают женщину в наспех повязанном платке. Таскают за волосы, называя дворянской сукой, бьют метко носками сапог в печень, лицом отирают паркет, голосами с заезженной пластинки, вороньим карканием, спрашивают одно и то же «Где золото?» - новой стране нужна новая кровь. Мировая революция требует жертв, что поделать…
Глухо ухнув, разламывается пополам огромный пятипалубный океанский лайнер. Черная вода, черное небо. Звезды слишком высоко, и бесполезно тянуть руки. Крики в ледяной воде звучат недолго. Последний выдох – облачком пара и тихий стон воды, поглощающей обледенелое тело.
Кадр за кадром, словно бы отматывая пленку обратно, двигаются видения обыденной жизни человеческой.
Человек по имени Галилео Галилей отрекается от правды, чтобы сохранить хрупкое подобие жизни. Оставшееся время он проведет взаперти под строгим надзором. Слишком громкие заявления стоят слишком дорого.
Костлявый палец, нет, не смерти, но доминиканца тычет в девицу, которой едва ли исполнилось двенадцать, приговор страшен но обычен «Ведьма». Стены домов промасленны от человеческого жира, который можно снимать скребком. Таков закон, никто не должен закрывать окна и все обязаны смотреть.
Обнаженная итальянка целует Рафаэля в лоб. У нее черные внимательные глаза, маленький рот и круглое, белое лицо. Она куртизанка, но именно с ее натуры он пишет мадонн, впрочем, какая разница для того, кто живет творением…
Падение Византии, крестовые походы, пропыленный и раскаленный добела доспех. Пески Палестины, издалека звучащий шум прибоя, родина далеко и отсюда не видать. Чума, война, кровь и огонь. Шаг за шагом, слепок за слепком – четкие оттиски, тень за тенью, образы и видения. Крылатые быки Шумера и золотая маска фараона. В далекой Индии колесничий Арджуны произносит священные слова, поле Курукшетры заполнено людьми от горизонта и до горизонта, и быть великой битве.
Ева, подняв узкое, бледное личико, зелеными как изумруды глазами вглядывается в листву Древа. Тело змия как медь, шепот сладок, а плод сам ложится в узкую женскую ладонь.
В раю +25, ярко светит солнце, щебечут птицы и где-то вдалеке, за гранью видимости, шуршит фонтан.

Сигарета погасла и оказалась в пепельнице, Эффутуо отложил мундштук, прикрыл крышечку зеркальца. Раздался тихий щелчок. Так выключается кинопроектор. Миру вернулся привычный искривленный облик.
- Вы найдете себя в череде этих лиц, если захотите. И только вы сможете ответить на вопрос - кто вы.
Договор был честным, сделка состоялась и ему незачем было обманывать эту женщину, пороком которой оказалась внезапная тяга к знаниям о том, что находится с обратной стороны зеркала.
- Ищите и обрящете, сказал как-то человек по имени Иисус. А еще - по вере вашей да будет вам. Это касается не только веры в существование бога. Это касается всего. Верить или нет - решите вы сами. Но... - он, наклонившись и опираясь локтями о столик, приблизился к Иммаколате. Глаза в глаза. Лицом к лицу. Прошептал:
- Возможно, найдя, вы пожелаете бросить все к чертовой матери и уже никогда не останетесь прежней.
Покачал головой, в задумчивости тонкими пальцами погладил маску, скрывавшую частично обезображенное лицо:
- Ваше прошлое позовет вас по имени или чередой видений. Будьте внимательны. Наблюдайте. И... - он негромко рассмеялся, - ничему не удивляйтесь.
Степень отрешенности и бесчувствия Иммаколаты он знал, однако касалось это вещей давно для нее привычных. Хотел бы он видеть, что отразится в этих глазах, когда палача Короля Страха удушливой волной одолеют воспоминания, а вместе с ними тоска по прежней жизни, отчаянная жажда вернуть хотя бы часть и не иметь возможности вырваться из-за казалось бы тонкой преграды между двумя мирами. Впрочем, Иммаколату могло утешить осознание того, что все, находящиеся здесь - узники и если говорить начистоту все скованы каким-либо условием. Каждый - своим.
Мужчина взял руку женщины в свои ладони, не боясь того, что сейчас проявляет странную вольность, которая может обернуться гневом или презрением. Мягко, но тщательно отряхнул яблочную мякоть с бледной ладони Иммаколаты, а после поцеловал. Нет, он не соблазнял и не жаждал мучений или ласки, не поклонялся подобострастно и не искал чужой силы.
Просто если мужчины жмут друг другу руку, то даме целуют ладонь. Причиной таким образом проявленного уважения была  смелость, с которой женщина шагнула за грань привычной ей реальности.

Голубые глаза в прорезях белой маски  щурились. Эту странную, непривычную улыбку демон сохранил в памяти. Еще одним оттиском, снимком, слепком, образом. В коллекцию мгновений, о которых потом, спустя века или всего лишь одно мгновение, будет вспоминать.
В его глазах снова отражалась почти ядовитая синева странного неба странного мира. Зрачок был сужен в точку, крошечное игольное отверстие.
Он был доволен. В этом странном разговоре, где никто из них не солгал, многое осталось недосказанным.
Иногда правда приятнее лжи, тем более, для того, кто пресыщен лестью.
Опустела кофейная чашка. Ладони Эффутуо разомкнулись, он отпустил руку Иммаколаты. На сегодня хватит откровений.
Впрочем, никто не мешал женщине придти с вопросами вновь. Это будет вполне логичным продолжением.
Вокруг будто бы ничего не изменилось, и в то же время поменялось неотвратимо так, что больше не исправить, не повернуть назад.
Ярко-алые капли из ран Иммаколаты жадно впитывал белый мрамор, как впитывает влагу земля. Камень здесь тоже дышал.
Только чуть краснели прожилки, как вены под  кожей огромного бесформенного чудища, на спине которого покоился чудесный дворец.
- Не смею более вас задерживать, - наконец молвил Эффутуо. Ведь он должен был это сказать, вопреки желанию, ибо вкус знания и раздавленной яблочной мякоти был притягательно сладок и для него. Иначе было бы вовсе не интересно.

Отредактировано Эффутуо (2010-02-05 19:05:40)