К Пороку торопливо подъехал всадник. Ото всех он отличался прежде всего тем, что, наверное, единственный не носил не только доспехов, но не имел даже самой пустяковой защиты. Его субтильная и даже тонкая фигура была непроницаемо черной: охотничий костюм был пошит из сукна цвета печной сажи, такими же были и высокие, до колен, сапоги. Перчаток всадник не носил.
- Он глубоко в лесу, мой Король,- просипел Фредерик, нежно улыбаясь и демонстрируя острые зубы. Он протянул Эффутуо большой кусок ткани, которой некогда, вероятно, был белым, а теперь имел на себе следы травы, земли- и бес знает чего еще.- Это лоскут его одежды...
Ткань была влажной, и резко пахла потом. Лярва, следуя за Ремфаном в виде птицы, спикировав, выдрал клок из его одежды- и принес теперь, чтобы шумная компания могла начать травлю.
Фредерик, еще недавно только расставшись с маньяком на довольно враждебной ноте, сейчас, как и прочие, испытывал эмоциональный подъем. Однако, если для прочих охота еще не началась, то он успел уже вкусить сладость от хищного преследования жертвы. Он ведь обещал Ремфану, что они очень скоро встретятся снова...
Внутри лярвы находились те самые спицы, которые маньяк в него метнул по незнанию. Интересно, вернутся ли они сегодня к хозяину тем же путем, или будут отобраны насильно? Химера хрящеватым, тонким носом втянул ночной воздух, ощущая множество запахов за раз. Масло, которым были смазаны доспехи, металлический душок окисляющейся меди, животные запахи гончих, запахи охотников.
Конь под ним нетерпеливо гарцевал, и Фредерику приходилось поднимать его голову, натягивая поводья.
Химера относился к охоте довольно таки положительным образом. При жизни ему как-то довелось стрелять лисиц, и атмосфера охоты пришлась ему по душе. Здесь все было таким же- и одновременно другим. Лярва, день за днем наблюдая, как рубцуются по часам страшные раны, как хотят будто ни в чем не бывало скелеты, давно уже стал относиться к окружающим- за небольшим исключением,- как к таким же мертвым, что и он сам. Мертвых не жаль. Они полубезумны. Он полубезумен.
В длинные, зачесанные назад волосы Фредерика были щегольски вплетены перья обыкновенной пустельги. Ему шло. К тому же, таким манером он обыграл то, что именно он высматривал сегодня жертву.
- Ваше Величество, пусть дадут сигнал к началу охоты,- попросил лярва, перехватывая поудобнее копье. Копейщиком он был довольно сносным, но все равно предпочитал ближний бой, а потому едва не до отказа был нашпигован стилетами- спицы были далеко не единственным оружием, которое прятал в себе амеба.

Отредактировано Фредерик (2010-03-15 23:47:25)

… Ровное дыхание, сбивавшееся лишь на неуловимое мгновение… Физических ощущений, как будто бы пока и нет. И ищет повод наслажденья воспоминаний неспокойный бред… Как странно, одна лишь секунда все переменила… Бытие? Тут не раздумывая бросить будни, остаться бы в живых, но тени все равно. Как это было, он не помнил, как будет, не дано понять. Но откликается на вопль боли безумная и полная жажды крови страсть.
То было утро, или, может, вечер. Но краски на палитре жизни все слились, перемешалось черное с зловещей позолотой. Что значит для убийцы слово «жизнь»? Играть без правил, поднимая ставки. И веселиться, принимая их. Всегда один, всегда своя награда. Не зная проигрыша, вращать рулетку вновь. И в жилах закипает кровь от охватившего азарта.
  Так было нам предрешено, смотреть в разбитое стекло и понимать, что все прошло, цепляясь разумом за чувства. Теперь посмотрим, кто кого. И зло пойдет войной на зло. Три тени против одного. Все снова страшно и смешно, пока мрак плена не отпустит душу. Кто же получит драгоценный приз, кто устремиться прямо ввысь, от охватившего триумфа? Король Червей, Валет Червей, Валет Крестей или же Пиковая десятка? Все карты здесь, а среди них вернейший козырь… Нет ответа. Попробуй угадать до света, что нашу партию закончит…
… Где я? Что со мной? Первые вопросы, требующие скорейшей разгадки. Они всегда с нами, они всегда в нас. В душах, в сознаниях, в череде неудач и поражений. Их сочетание вовсе не конец. Не потому ли мрачный жрец пока молчит, но пребывает рядом? И с их звучанием Рем открыл глаза, не слушая сомнений голоса, которые в душе уже поднялись.
Темно, и лишь печальная луна, как старая вдова, всегда одна, среди опаленных ветвей деревьев пробивалась. Спиною чувствовалась черная земля, как ложе, но была так холодна, пока еще дарами крови она не пропиталась. Под страшной клятвой вещих снов молчала память, на засов ее закрыло то, чего уж не осталось. Пытаясь вспомнить весь прошедший день, он пребывал в плену своих страстей, не представляя, что здесь за реальность.
  Да, было солнце, светлые лучи, что в издыхающей памяти снова горячи, но дальше что? Лишь тлен и непомерная усталость. Доверившись кому-то… скрытое лицо… Ремфан вкушал дары запретных слов, в алкогольных реках забываясь. И так кружило сладкое вино, что в воспоминаниях осталось лишь оно… Теперь, конечно, все равно, но так хотелось удержать виденье.
Не понимая, что пришла пора, почувствовать себя всего лишь жертвой зла, Рем поднимался, ощущая слабость. Вроде бы отблески далекого огня, перемещаясь, мучили меня, проснулась паника. Нет, все напрасно. Логика молчала. Где городские стены, где холодный камень и мостовая блестящая отрада? Вокруг лишь остовы из стали. А, может быть, вокруг один обман? Но интуиция дремать не пожелала, как сердце в груди несуществующее застучало, предчувствия его не покидали, но все же, словно мотылек на жертвенный алтарь, пошел Рем к свету… Но зачем* Там царствовал дурман и лживой безопасности обеты.
  К подошвам лаковых сапог липла влажная земля, колючки же кустов впивались в плоть и оставляли на память о себе кровавые следы. Ну что, Ремфан? А раньше радовался ты возможности узнать все свои силы. Чего молчишь? Ты хочешь повернуть, но для тебя теперь особый путь и устилает его острая опасность. Каким-то чувством Александр понимал, что он сюда совсем не вовремя попал, игры здесь нет, лишь только за наслаждением охота….
  Тени плясали, ускоряя бег. Шарахаешься? Вот тебе ответ. Ты теперь желанная добыча для особой стаи. Из всех ненастий сплетена она, и смерти теперь будет не до сна. Уж точит косу вредная старуха. Вдали послышались, быть может, голоса, а, а может, это все обрывки сна… и правда в этой лжи сокрыта.
  Остановившись в чернильной тени устрашающего леса, маньяк, убийца, насильник, а теперь просто волк, почувствовавший свои охотников, замер, прислушиваясь к вою ледяного ветра, плачущего среди лишенных коры и листьев стволов деревьев. Будто выбеленные времен скелеты, стояли они, с равнодушием взирая на происходящее. Вокруг не было ни одной живой души, лишь пару разу мелькнули пугливые лесные птицы, торопясь прочь с этой пока еще ждущей своего часа арены, на которой предстояло развернуться таким событиям, которых Ремфан еще не знал. Вопросы, доселе обуревающие его разум, отошли назад. Остался лишь один. Как выбраться отсюда.
  Из кармана узких кожаных штанов он извлек кружевной платок с изящно вышитыми инициалами Ф. А. ,что они означали вермис никому и никогда не рассказывал. Это была его тайна… Его секрет, который во что бы то ни стало необходимо беречь. Ведь счастье так хрупко, и не заметишь, как разобьется тысячью осколков. Потом не соберешь.
  Тонкий, почти не ощутимый знакомый аромат духов напоминал о… И придавал Ремфану душевных сил. Он приложил к губам тонкую ткань платка и оставил на нем свой поцелуй… Поцелуй для нее… Может быть, прощальный.
Внезапно от общего монолита теней отделилась одна, оборачиваясь птицей. Острые крючковатые когти выхватили последнее напоминание о доме и унесли его прочь. Теперь Рем остался один. Так внезапно все сомнения уходили прочь, вновь возвращая сумасшедший оскал дикого хищника на разрезанный рот маньяка…. Последняя связь со светом была потеряна.
  Пальцы прошлись по поясу, ощутив приятный холодок верных инструментов. Спицы, два ножа и плеть-семихвостка…. Теперь они служили оружием больному безумием волку. Рем сам обратился в тень, поглощенный обманчивым сумраком. Десятка пик ждала.
Ваш ход! Король Червей, Валет Червей и насмешливый Валет Крестей… Ожидание недолговечно.

Проезжая мимо нарядного шута, Фредерик беззлобно и чуть насмешливо попенял ему, указав на пистоли:
- Это не спортивно. Неужели Вы не окажете нашей жертве уважение?
Ответа дожидаться он не стал, поспешив туда, куда понеслись борзые, но великодушно придержал лошадь перед королевской фавориткой. Не из симпатии- Фредерик был ревнив,- а из вежливости по отношению к даме, которая по счету была черт знает какой в длинной веренице себе подобных.
Лярва, перехватив копье, дал коню шенкеля, скалясь радостно и весело. Влажный и свежий ветер растрепал черные космы с птичьими перьями. Сейчас Фредерик ничуть не было похож на бонтонного щеголя, каким его нередко можно было увидеть во дворце, но не он один: никто из кавалькады не был похож на самого себя. Эта охота будила в участниках что-то первобытное, древнее, и этим преображением напоминала лярве не просто увеселение, а какой-то своеобразный ритуал. И даже убийца Ремфан казался сейчас невинней агнца. Хотя, кто знает, может быть, он получал воздаяние этой ночью?
Чем дальше уходили они по следу вермиса, тем больше у лярвы проявлялись звериные черты. Вот уже и нос начал держаться по ветру, ловя запахи ночного парка, и зрачки поглотили радужку: казалось, что верный слуга Порока очень близок к перевоплощению. Неприятно гибкий, легкий, он очень уверенно держался в седле, пользуясь возможностями своего тела.
Фредерик, испытывая азарт, тем не менее, не испытывал острой потребности в кровавом убийстве. Загнать жертву, довести ее до исступления и лишить сил было намного интереснее. Мертвое тело исчезнет к утру, память изотрется  через неделю, а с игрушкой можно забавляться очень долго. Химера, чувствуя металлический привкус спиц сегодня днем, когда глотал их, хотел встретиться с Ремфаном один на один, вытащить из себя его сувенир и спросить страшно ли, когда на тебя охотятся.

… Войдя в родство с тенями, скользящими меж деревьев и становящимися все более плотными с изменением времени, Александр следовал только одному ему известному пути. Зигзагами… Как дикий зверь, чувствующий за собой погоню. Он и представить себе не мог, что за странные лес простирает вокруг свои скелетообразные ветви, покрытые паутиной темно-синих лишайников. Когда-то здесь была жизнь… Наверное. В спертом воздухе носились настолько разные по своей сути запахи, у Ремфан был ими опьянен. В одно мгновение потянуло влажным травянистым смрадом болот, но в тяжелые ноты вплетался еле заметный аромат только что распустившихся роз и бергамота. Мрачная, но понятная простота природы, или же изысканная извращенность людских увеселений. Сбит с толку, может быть, немного растерян… Он не любил играть в игры, правил которых не знал. Но, не имея выбора, согласился со своей судьбой, все еще стараясь добраться до истины. Как выбор иногда прост и интуитивно понятен….
  Прислушавшись к звенящей тишине, полной распространенных штампов и заблуждений, Рем продолжал свой неспешный путь, жадно ловя подсказки, посылаемые ему самим лесом. Сначала, когда сознание было еще спутанным после столь неожиданного пробуждения, он пошел к зловеще поблескивающим кровавым красным светом факелам, чье пламя пробивалось через кромешную тьму, разрывая даже неясный и мутный луч безумной луны, взирающей с небосвода черного бархата единственным слезящимся оком. Но старый инстинкт заставил остановиться и изменить направление. Хищник всегда родственен зверю, даже если выглядит, как человек. Извечная истина. В пересказе мудрости нет никакого прока, тем более, что время, словно взбесившись, ускорило свой бег, приближаясь к абсурду.
  Что там? В адской пляске пленного огня все острее ощущалась опасность… и азарт… Что у охотников, что у жертвы. Единый привкус крови на губах. Но разные оттенки… Сейчас в темноте приближающееся смерти Рем не задавался подобными вопросами, им руководила лишь жажда к убийству, проснувшаяся внезапно от накала страстей. Момент еще не настал. Хотя инстинкты брали свое, обещая веселую забаву. Такая жертва, как Ремфан, тоже была палачом… Отчасти.
За спиной оставалась близость огня, впереди лишь сумрак, милосердно распахнувший свои врата, впуская Александра во владения сладострастного кошмара. Но все не так просто. За укрытие нужно сначала заплатить. И узловатая ветвь куста, будто костлявая рука, вцепилась в красный камзол, вырывая, словно ошметок плоти, лоскут ткани… Убийца дернулся, рывком освобождаясь от объятий…
Камзол…. Откуда? Я никогда не носил подобных вещей. А алый цвет… он будто маяк… черта, отличающая Александра от общей серый гаммы монотонных теней. Что за шутки?
   Все, время на прелюдию внезапно истекло. Где-то совсем рядом раздался звук охотничьего рога, возвещая начало охоты. Остановиться и дождаться объяснений? Но инстинкт подсказывал иное. Первые порывы практически всегда ложны и не имеют смысла. Словно олень, почуявший приближение неминуемой гибели от острых зубов охотничьих псов и верного удара, он побежал… Понесся через кусты, не разбирая дороги. И тишина, уже опороченная гиканьем и смехом со стороны пока невидимого врага, втоптанная в черную землю копытами железных коней, храпящих от охватившего их безумства, наполнилась сухим хрустом ломающихся веток. Теперь лес равнодушно выдавал мечущуюся жертву, предлагая королю и его свите еще одно скучнейшее развлечение. Такое же, как было сотни раз, ничуть не интересней, но…
  Расшитый золотом красный камзол остался где-то позади, украденный один из колючих кустарников… Теперь на Реме осталась только белая рубашка, но и она секлась под когтистыми руками мертвых деревьев…. Бежать вперед, пока хватит сил. Упасть и больше не подняться.
Учуяв добычу, верные своему господину псы, хрипло залаяли, всей сворой бросившись по дороге в бездну. Один лишь натасканный, более опытный зверь, свернул с тропы, оставляя кроваво-красный сброшенный предмет одежды без внимания. Шерсть на загривке поднялась, ибо адская тварь с оскаленными навечно зубами, ведь пасть не имела губ, напала на след Ремфана. Никем не замеченный пес покинул свору…
  Дыхания стало не хватать. Несуществующие легкие горели жаром, будто бы действительно судорожно пытались наполнить кровь вермиса необходимым кислородом. Еще немного, чтобы обмануть погоню… Давай же… Толстый корень, извивающийся, будто змея, зацепил острый нос лакированного сапога убийцы, и тот, споткнувшись, полетел куда-то вниз, взметая сгнившую подстилку из опавших листьев. Тупая боль радостно возвестила о том, что Рем не свернул себе шею, когда убийца, пошатываясь, встал.  Охотник! Молчаливый и зловещий всадник стоял прямо перед ним, горделиво восседая на своем механическом скакуне. Игра окончена, лишь успев начаться. Но почем же он так медлит?...
  Статика мертва. Не двигался всадник. Плечи его покрывали трупы сожранных временем листьев, робкие стебли ползучего вьюна оплетали когда-то блестящие золотистые доспехи, в глазных провала скалящегося черепа скопилась влага… Ни капли жизни не осталось в этом теле. Он был проклят. На веки вечные стоять здесь, как напоминание, сжимая в руке проржавевшее копье. Не спеша, но пристально вглядываясь в обратившегося в статую охотника из былых времен, Ремфан подошел к нему уже без тени напряжения. Вермис не боялся мертвых, он был к ним равнодушен.
Пока взгляд блеклых глаз скользил по переплетениям узора на латах, сзади послышался неясный шум, и в низину устремился пес, отчаянно рыча и лая, призывая стаю. От предвкушения крови глаза собаки горели, будто угли, в углах пасти скопилась пена. Творение хитроумной мысли, собранное из живой плоти и металла, больше не могло ждать. Безоружная добыча казалась настолько пленительной и манящей, что пес не стал ждать своего господина. Рванувшись с места, он ледяным ветром бросился на Рема…
… Пространство леса огласил пронзительный собачий визг, который тут же оборвался. Шестерка червей бита. Счет открыт. Преследователи скоро будут здесь, пока вытереть нож о рукав рубашки и снова в путь,… а на прощание Ремфан оставил им собачью голову, нанизанную на копье безмолвного охотника.. с перерезанной шеи стекала кровь, вываленный язык красноречиво обвинял…

Красный плащ Феличе замаячил как манок, и даже золотые доспехи сидха  не были так приметны. И если Дуалтах сейчас был грозен, то женщина- просто одержима, и действовала опрометчиво. Охотиться на вермиса не то же самое, что охотиться на волков. Ремфан был умным и хитрым хищником, его изобретательностью нельзя пренебрегать.
Призывный лай собаки разносился по округе откуда-то сбоку, и Фредерик повернул туда коня- отбившая от стаи борзая не будет брехать просто так. Лай оборвался внезапно.
Лярва помедлил, всматриваясь в пейзаж перед ним. Глаза его неумолимо заливала чернота, а когда она достигла век, то как будто из переполненного колодца глазниц начала распространяться по всему лицу. Думая лишь о жертве, которая пряталась где-то в леске, Фредерик уже не так контролировал собственное тело, полностью положившись на инстинкты. Он отпустил себя- и сам не заметил, как начал меняться, приспосабливаясь к месту, времени, действу.
Одежда сковывала его, и лярва зябко поводил плечами, пытаясь избавить от дискомфорта. Прислушиваясь к  лесным звукам, он потянулся, и тут же раздался треск ткани: кафтан на его спине и плечах оказался пропорот насквозь метаморфозой. Через мгновение со спины коня в воздух взвилась смоляная тень животного. Скакун отпрянул, и к его копытам упало позабытое легкое копье, которым был вооружен Фредерик, и остатки его одежды.
К стае борзых присоединилось еще одна тварь. Шкура ее была гладкой, с коротким, жестким мехом. С виду тварь напоминала гепарда: та же маленькая голова, длинные ноги, узкое, гибкое тело, тот же стремительный бег. Однако на этом сходство заканчивалось. Морда животного была очень похожа на искаженную человеческую, только мощные челюсти выдавались вперед, и пасть была очень широкой. Акульи клыки располагались в два ряда сверху и снизу. Из спины и плеч животного росли твердые, костяные шипы, но среди них можно было различить тусклый блеск металла: это кинжалы, пропоровшие шкуру, торчали наружу своими трехгранными, плоскими и волнистыми лезвиями.  От темени вдоль хребта твари шел гребень из дикобразовых игл.
Настоящая Химера. Пьяный от ночного воздуха Фредерик.
Угодья Короля, его земля непременно выдаст укрывающуюся дичь, повинуясь воле своего хозяина.
Он летел по лесу гораздо быстрее, чем борзые, гибкий, как змея, быстрый, как дикая кошка. Шипы и лезвия льнули к его спине. Он не имел такого же нюха, как собаки, но острые его уши улавливали малейшие шорохи леса. Он слышал, чувствовал телом топот коней, близость стаи, и где-то там, невдалеке, чудилось ему знакомое дыхание вермиса.
Фредерик вылетел на полянку перед статуей одновременно с борзыми и прильнул к земле, давая собакам возможность сделать свое дело, но у статуи никого не было. Только мертвое тело и голова животного, наколотая на пику.
Лярва страшно ухмыльнулся своей уродливой мордой, прислушался к лесу- и устремился туда, где по его пониманию должен был находиться Ремфан, чтобы обойти его, и заставить побежать вспять. К Феличе.

Первый глоток холодной собачьей крови, смешенной с горчившим на губах машинным маслом, не утолил сумасшедший голод Ремфана, чувствовавшего всем своим существом не столько азарт от опьяняющей ясности приближения смерти и боли, сколько щемящую и зовущую в глубины темного мертвого леса неудовлетворенность. Ему было мало света безразличной луны, отчаянный лай собак, вышедших наконец-то на его след, представлялся чем-то далеким и таким несущественным по сравнению с тем, как разум превращается в инстинкты. В конечном счете, что охотники, что намеченная жертва были схожи между собой. С одним лишь исключение, в этой схватке Рем был одинок, впрочем, ему было не привыкать рассчитывать только на себя.
  Медленно пробирался он меж деревьями, вслушиваясь во все нарастающий ритм погони. Словно зверь, принюхивался к запахам, хотя проще и точнее было бы сказать, что улавливал эмоции, бившие по сознанию и отдающиеся в нем следами страсти и дразнящей возможности убийства. Рема все больше уносило в дикие дебри непроходимого сумасшествия, мнимая свобода казалось очень близкой и такой доступной. Чернильно-синие тени становились все более и более понятными, вермис даже мысленно поздравил себя с тем, что за такой короткий срок научился избегать жадных до плоти цепких оголенных ветвей кустарников, не оставляя им возможности заполучить хотя бы клочок своей одежды.
Чем меньше следов, тем меньше вероятности, что тебя поймают. С тем, что в этот поздний час, ему уготована роль жертвы, Ремфан смирился. Он был всегда согласен с новыми ощущениями и возможностью испытать что-то новое для своей страдающей потерей смысла души.
  Не выбирая направления, и даже не догадываясь, за каким из поворотов  Рема ждет долгожданное развлечение, сулящее ему довольно вероятное упокоение, маньяк шел за луной. В ее свете  все искажалось до неузнаваемости, приобретая какие-то зловещие ассоциации с кладбищем. Пока что Рем на погост не торопился. Иногда для того, чтобы понять, что мы живы, следует сначала умереть, или хотя бы примерить белый саван.
Всю жизнь увлекавшийся охотой меж городских стен Ремфан совершенно не представлял себе, что делать. Скрываться, подкарауливая преследователей поодиночке? Сил может не хватить. Не смотря на опьянение от собачьей крови, Александр все еще способен был почти что здраво мыслить. Конца и края у мертвого парка не наблюдалось, отчаянно хотелось закурить. Измятая пачке давила своей тяжестью и объемом, побуждая маньяка забыть об осторожности. Всего-навсего одна сигарета, щелкнула металлическая зажигалка холодным отблеском между сумрачных декораций. Огонек, рожденный из ее недр, поджег сигарету, и тяжелый запах дешевого табака красноречиво обратил на себя внимание. С первой же затяжкой стало легче. Заныло несуществующее уже четыре сотни лет сердце, готовое в любой момент остановиться.
Но в данный момент было не до него. Синеватый сигаретный дым проползал меж рассеченными губами Александра, завиваясь кольцами.
Под подбитыми металлом каблуками остроносых сапог скрипела, как ссохшаяся кость, земля. Рем размышлял, а червь в его утробе уже нетерпеливо дергался, настойчиво напоминая о себе. И на приближающийся звук топота копыт маньяк внимания не обращал, пока тот не стал настолько очевидным, что Рему пришлось резко податься в сторону от тропы, на которой он только что подставил себе под удар.
На счастье рядом находился ель, за стволом которой при желании могло укрыться несколько Ремфаном. Не имея выбора, он прильнул к ободранной коре, затихнув и наблюдая за происходящим.
Плащ, красный, как только что пролитая кровь, и запах женщины… Всадница присадила своего коня, как раз рядом с местом, где прятался убийца. Азарт делал лицо почти красивым в своем увлечении, на выделяющихся цветом на бледной коже губах играла хищная улыбка. А что это в ее глазах? Неужели триумф? Ай, ай. Не слишком, милая, ли рано? Феличе торжествовала, считая, что первой напала на след добычи, которую можно забрать себе.
Рема пахнувшая смертью женщина не возбуждала. В ней он видел какое-то несоответствие. На фоне мрачного забвения, фигура в красном казалась неуместной. Каким-то чувством Александр это понимал. Однако, потеряв бдительность, польстился на легкую добычу. Он просто не мог пройти мимо, тем более, что сосущее чувство голода подавляло голос разума.
Верные спицы приятно холодили руки. Сделав последнюю затяжку, Рем бросил в чахлые кустики черники докуренную сигарету. Пора, пожалуй, иди сюда, моя сладкая. Дядя Саша хочет жрать.
Пригнувшись к земле, он подкрался к лошади, которая, хоть и слушалась свою наездницу, но нервно храпела, ведь в сигаретном дыму она различала присутствие Рефмана. А дальше дело техники. Уверенным и резким движением стальные иглы распороли воздух и вонзились прямо в сустав ноги, там, где металлические чешуйки имели весьма приличный зазор. От адской неожиданной боли конь поднялся на дыбы, передними копытами брыкая воздух. Громкое ржание испуганной  лошади было сигналом к началу атаки. Феличе не смогла удержаться, и соскользнула со спины своего скакуна вниз, падая на землю. Потеряв хозяйку, конь рванулся с места, исчезая в скелетообразных зарослях.
- Мадам. Вы не ушиблись? Улыбающееся худое лицо маньяка возникло перед женщиной, которая уже пыталась встать. От удара кожа на ее лбу лопнула, рассекаясь. Но крови не было. Только серела безжизненная плоть. Теперь в лице Феличе не было того превосходства и алчного азарта, с которым она представляла себе легкую победу над каким-то там почти что человеком. Она стала еще бледней, чем раньше, карминный рот исказился гримасой ужаса.
- Ну, сучка, кто твой хозяин? Резко изменил тон Александр, расстегивая мокрую от пота белую рубашку. Истязать женщину ему не хотелось, он понимал, что времени катастрофически не хватало. Экстаз оказался совсем некстати, но судорога свела все тело Рема, бросая его к намеченной жертве, что пыталась играть в молчанку. Тут спиц не хватит, в компанию к ним добавилась плеть-семихвостка с острейшими крюками на концах.
- Говори. Перекошенное лицо мертвой потаскухи оказалось в непосредственной близости от улыбки Александра, переходящего все более в оскал.
- Эфф…. Эффутуо… О как! Если ты уже помер, зачем беспокоиться о жизни? Однако так хочется улучить еще момент. Под страхом раствориться в вечности Феличе выдала имя своего господина. Черные зрачки в блеклых глаза Ремфана расширились, будто он то лько что принял дозу наркоты. Да быть не может. Все эти настойчивые приглашения, переданные через то странное существо, которое украло спицы убийцы….
- Ты лжешь, сука. Прохрипел маньяк, а холодная сталь уже делала свое дело. Под бесконечными ударами плети сдиралась кожа, обнажая плоть. Кажется, Феличе кричала, закрываясь руками, но Ремфан уже не помнил себе. Руками раздирал ее давно остывшее тело, погружаясь в сочащиеся сукровицей органы. Он поглощал ее, он убивал ее, он желал удостовериться в искренности ее слов. По-собачьи острые зубы впивались в мясо, а ниже тоже самое делал червь, но разница была не велика.
И в забытьи не замечал убийца, как окружала его свора, наконец-то настигшая добычу. Все звуки смешались воедино…

Из зарослей в спину Ремфана пристально смотрели опалесцирующие глаза- два светлячка в провалах глазниц на гротескной морде. Тихий, сиплый смех лярвы потерялся в рычании своры, которая вышла на поляну не скрываясь и скаля хищные пасти. Псы кружили вокруг вермиса, постепенно сжимая круг.
Убийца меж тем демонстрировал прекрасный, с точки зрения Химеры, аппетит. Тот удовлетворенно наблюдал за пиршеством Ремфана, который не подвел и, оправдав все ожидания, прикончил помешанную Феличе. Фредерик мстительно подумал, что теперь от нее хоть какая-то польза, и ему в голову даже не пришло, что Эффутуо может быть как-то недоволен исчезновением фаворитки. Лярва привык, что ему очень многое сходило с рук.
Пока Ремфан жадно поглощал плоть, он был более беззащитен, чем обычно, и было бы глупо этим не воспользоваться. Лярва, прильнув к земле, подполз ближе, готовясь прыгнуть и впиться в спину маньяка.
С поляны влажный ветер тянул  металлический запах крови. Собаки одурели от него, и бросились наконец-то на вермиса, опередив Фредерика. Тот следом выпрыгнул из кустарника, но ему пришлось, низко стелясь, зайти с другой стороны, чтобы беспрепятственно атаковать в слабо защищенное место.   
Ремфан был прекрасен в этот момент, и неистов, и грозен.
Он дрался не на жизнь, а насмерть, доказывая право на свое существование, и таким желанием жить нельзя было не восхититься.
Совершив молниеносный прыжок, лярва запустил зубы левое плечо Ремфана, одновременно обвивая свои конечности вокруг его предплечий и бедер. Теперь он более всего походил на гигантского осьминога, нежели на гепарда или гиену, но рычание, которое издал Фредерик, было глубоким и хриплым. То ли страсть так звучала, то ли голод, но сомнений не оставалось в том, что этот хищник получил наконец-то свою заветную добычу. Кровь Ремфана показалась лярве сладкой.

Лярва, почувствовав укус, сначала лишь глухо зарычал, сильнее стискивая акульи челюсти с треугольными, загнутыми зубами. В уголках пасти пузырилась кровь вермиса. Полосы стали, иглы и шипы сыграли свою роль, и теперь червю приходилось буквально насаживаться на них, чтобы ухватить Фредерика.
Тварь была упорной. Из ее рта, зубастого, как у миноги, капала кислота, с шипением скользя по шкуре Химеры; едко запахло растворяющимся белком. Но и Фредерик был сейчас в ярости, а потому адреналин захлестывал его и он не почувствовал боли в той мере, в которой должен был. Он всем своим весом гнул Ремфана к земле, на которой распласталась растерзанная Феличе. Гнул к мертвому, посеревшему лицу, к окровавленному, как и у них, хищников, рту, к триста лет уже как неживой плоти. Королевская фаворитка напоминала сейчас падаль, которую по недоразумению нарядили в алые шелка. Ах, неужто мы и правда то, что мы едим?!
Боль в спине стало нестерпимой. Если что-то и могло причинить лярве вред, так это именно кислота, а вовсе не пальцы Ремфана, которыми он безуспешно царапал и рвал морду Химеры.
Выпустив из пасти плечо маньяка, Фредерик хрипло взвыл- по-человечески,- и это был уже самый настоящий крик страдания и боли. В глазах у него помутилось, и он сделал отчаянную попытку оторвать от себя плотоядного червя. Кислота жгла невыносимо, заставляя аморфную плоть амебы отваливаться пластами.
Сильный хвост Химеры изогнулся змеей, у которой вместо головы были крючья, и Фредерик ухватил им туловище червяка-симбиота, обматывая тварь. И резко дернул затем, не задумываясь о том, что рвет собственное живое мясо.
Две зубастых пасти оскалились друг на друга, и  Химера яростно взревел, увидев слепую тварь, которая причинила ему столько боли. Оттолкнувшись всеми конечностями от Ремфана, лярва прыгнул, рванув с собою червя, будто стремился выдернуть его из чрева мужчины.

Игра… Жестокая игра, затеянная Королем Порока, текла ручейками мертвой и живой крови. Запах падали, которой шут считал очередную фаворитку хозяина, хруст рвущейся плоти пропитали воздух так, что казалось, будто он стал тяжелее, набух гнойной язвой, превратился  в тошнотворное маковое молоко, лакомое только для детей Хаоса и потерянных, искореженных душ.
Луна взирала на смертельную партию, словно голая, бесстыжая наложница, возлежащая на кромешном, траурном покрывале и равнодушно взирающая бой на потеху своему властелину. Будто лоскуты разорванного плаща ведьмы Феличе, тонкие облака то и дело прикрывали наготу луны, но та отбрасывала их в стороны и, этот медленный танец мерцанием отражался от золотой поверхности доспеха, в который был закован сидх.
Там, внизу, под бесстыдницей - луной он ждал. Его конь тихо гарцевал неподалеку от того места, где то ли животное, то ли человек отчаянно дрался за свою жизнь.
Со стороны могло бы показаться, что золотому всаднику, скрывшему лицо под улыбающейся личиной, нет никакого дела до происходящего, - он пришел на свиданье к луне. Иначе, зачем черные глазницы маски не отводят взгляда от ее призрачного тела?
Шут мог атаковать, бросится на занятную тварь вместе с лярвой, когда жертва заманена в ловушку приманкой и разгорячена собачьей сворой. Однако это было бы совсем скучно, а именно скука – единственное, что вне закона в жестокой игре, затеянной Королем Порока.
…И шут терпеливо ждал, наблюдая за сражением из-за зарослей. Впрочем, по большей части слушал, всматриваясь в краски неба. Он был неподвижен, словно статуя до тех пор, пока не услышал хриплый, пронзительный вой, по которому узнал проныру - лярву. Этот звук заставил Дуалтаха прервать свое созерцание. Что ж, досталось обоим, а точнее всем трем.
Приближение маньяка, убегающего от амебного существа, некогда бывшего англичанином, оживило золотого всадника. Маска вновь сладострастно и безумно зашептала и, на этот раз слова были уже не просто словами, а призывным заклинанием, манящим, будто пламя, на которое летят мотыльки:
- Следом крови, тропкой боли, по шута безумной воле на свет призрачный иди. Ждет потеха впереди…
В сетях ветвей мерещился золотой доспех, в котором отражался лунный свет, но прежде, чем червь и человек успели бы приблизиться, прежде чем дозвучал последний звук речи, сидх исчез, оставив коня, но он без сомнения находился рядом, наблюдая за приближением твари.
- Ждать задрало до кишок, поиграй со мной, дружок… - насмешливо прошипело где-то совсем рядом.

Отредактировано Гриффин Дуалтах (2010-03-24 22:33:53)