Стальные руки города сжимали ее жизнь мертвой хваткой, шприцевыми иглами прорывались под кожу, цепкими крючками дергали за ниточки, били наотмашь, чтобы потом греметь в лицо аплодисментами и забрасывать цветами-однодневками. Каждый день…
Каждый день рано утром, еще до рассвета, дороги-кольца заполняют машины и, вой, многотысячное жужжание пчел, запертых в одном тесном улье, не смолкают до глубокой ночи, которой, чтобы вновь столкнуться с рассветом, остается каких-нибудь два часа. Москва ведь никогда не спит, не так ли?
Этот город полон жизни, вечно пробужденный, вечно текущий, стучащий миллионами сердец, заставляющий двуногих атомов внутри себя совершать беспрерывное движение и не сходить со своей оси. Движение – это жизнь, граждане! Не спать!
…И раньше ей казалось, что этот город похож на нее, стремление вперед их объединяет. Простая девчонка из маленького провинциального городка, чего она могла бы достичь в своей родной дыре, каких целей? Что было у нее сейчас – успешной деловой женщины, сумевшей добиться признания, достатка, возможности свободно поступать так, как она того желает, и это все не купленное, не выпрошенное у богатого жениха, готового исполнить любой каприз, а завоеванное, захваченное, выстраданное своим умом, что было теперь у нее? Что теперь есть на самом деле?
Из врачебного кабинета она вышла молча, спокойно, как самурай, чья несгибаемая спина не дрогнет, даже когда острое лезвие вражеской катаны, вскрыв кожу, разрубив сетку вен и сухожилий, отделит голову от туловища. Этому она научилась в многочисленных боях, эту правду жизни ей показал большой город: слезам здесь никто не поверит, излишнюю браваду поднимут на смех, но все же, будь добра, улыбайся, от кислых мин дохнут мухи.
Улыбка послушным солдатом встала на посту, расплылась алой дугой стойкой губной помады, образовав на щеках маленькие ямочки, когда сильная женщина, закрыв за собой дверь, столкнулась лицом к лицу с человеком, при виде нее сразу же раскрывшим объятья. Она не спешила на них ответить.
- Игорь… Здравствуй.
- Здравствуй, Вера, - все еще молодой, высокий, одетый с иголочки, мужчина смотрел обеспокоено и удивленно, - как ты? Что здесь делаешь? – быстрый взгляд на дверную табличку и, его холеное лицо вытянулось еще сильнее, - С тобой все в порядке?...
- Да, все нормально. Обычная проверка. Ничего особенного. Как ты?
- Да как всегда… Я вот тут по деловому вопросу… Ааа, так, муторная фигня… Эм… Может, сходим куда-нибудь?...
- Не знаю. Может быть.
- Я ведь, знаешь… Ты прости, я тебе так и не сказал…
Вязкое, липкое как смола ощущение подступило к горлу, крепкий, хваткий обруч сдавил лоб, ей казалось, что кто-то вкачивает в ее нос пыль и, удушливые частички не дают дышать, разрывают легкие. Но не в этом дело… Уже не важно, что ощущает бренная плоть. Где, где он был все это время?!
- Игорь, не надо. Извини, мне нужно идти. Я спешу.
Быстрые шаги прочь, быстрей, быстрей к выходу, прочь…
- Вера…
- Прости. Я тебе позвоню, - крикнула она уже у поворота на лестницу и исчезла.
Из здания вылетела пулей, как всегда, уверенно стуча каблуками, заскочила в свою черную машину, водитель крутанул руль, надавил на педали, телохранитель хлопнул дверью, и она вновь оказалась в кольце дорог. Молча смотрела в окно. Ничего. Прошлое ушло, его уже больше нет. Свершения, победы, одиночество среди множества друзей, деловых партнеров, мужчин, которых она могла переломить одним только взглядом, и большой город, который никогда не спит. Теперь она смотрела на зеркальные стены раздутых от важности многоэтажек и не видела их, смотрела на разноцветную, размытую вереницу лиц и не видела ее.
Пекло огненным солнечным шаром свалилось на Москву, расплавило асфальт, обнажило тела и, все равно, все равно рой пчел, поток людей-атомов упрямо двигался, растекаясь по плавленым улицам в поисках освежающего нектара. Захотелось выйти из прохладного салона машины и броситься туда, на обжигающий асфальт, сгореть заживо и спалить собой всех, спалить, иссушить, изжарить, сжечь этот город пожаром, какого он еще не видывал.
- Останови здесь!
Водитель свернул и медленно припарковался у обочины, немыслимым образом втиснувшись в промежуток между рядами автомобилей. Толкнув дверь, она ощутила горячий ветер, проникнувший под ее блузку, отбросила назад солнцезащитные очки. Телохранитель, крепкий, бритоголовый малый, которому она, миниатюрная и хрупкая, едва доставала до плеча, привычно бросился за ней.
- Нет. Останься.
- Но Вера Сергеевна…
- Я сказала, оставайся в машине!
- Так нельзя, Вера Сергеевна…
- Да оставьте меня все в покое! К чертовой матери вас всех!
Выскочила, вновь заспешила прочь. Куда? А как в сказке – куда глаза глядят. Только бы идти, не сбавлять скорости, впрочем, в этом уже нет смысла. Так по инерции двигается тело обезглавленного животного. Еще пару мгновений, чтобы затем уснуть навсегда.
Чем был этот город для нее сейчас? Бесноватым: легионом демонов, заключенных в одном теле, голосящих на разные лады, со скрипящими и хрипящими железными голосами.
Нет, не бессонной жизнью было ее существование, а сном, полным сновидений, иногда приятных, иногда кошмарных, но было среди них хоть одно, которое сейчас могло бы иметь смысл, могло бы удержать над пропастью?
Нереальность происходящего замедлила движения вокруг, поглотила звуки, будто что-то в ушах лопнуло и, слух в мгновение куда-то улетучился. Шаги сновидящей наяву, стали медленнее. Стальные руки города сжимали ее жизнь мертвой хваткой… Остановиться. Проснуться…
Она и сама не заметила, как оказалась в небольшом дворике среди стареньких московских домов. Пошла наискось, мимо детской площадки, скользящим взглядом пробегая по детским головам, а среди них…
- Вера?
Просто и незамысловато одетого мужчину она узнала не сразу, как и он ее. Костя, бывший одногруппник в институте, всегда улыбающийся, но по-настоящему – до морщинок в уголках глаз, которого все на потоке прозвали Рыжим, нет, не за цвет волос, они темно-русые, и даже не за веснушки на щеках, а за апельсиновый, жизнерадостный нрав. Когда-то он за ней ухаживал… А она, где все это время была она?!
- Веерка, елки-палки! – как же давно она не слышала этого смеха, каким сладчайшим гранатовым соком он проникал ей в душу! – Как ты изменилась! Какая стала!
- Какой стала, такой уж нет…- пробормотала глухо, но, спохватившись, улыбнулась, вышло грустно, не по-бойцовски, - Как ты? Я тебя тоже поначалу не узнала…
- По-всякому. Вон постреленка своего караулю… Митька, идем-ка, поздороваемся.
Позади Кости, в песочнице, вместе с остальными детьми возился двухгодовалый карапуз. Повернул, обмазанное песком, личико к отцу, золотистые веснушки засверкали на солнце, на щеках появились ямочки, точь-в-точь как у отца.
В воздухе вновь зажужжали голоса людей и машин, щебетанье детских голосов оборвало внутри нее какую-то нить, тонкую и невидимую, как сама жизнь. Она молчала и смотрела в васильковые детские глаза, которые будто исповедовали ее своим простодушным, любопытным взглядом.
…И за мгновенье до пробуждения, ты ощутишь, что спала. За мгновение до конца ты вспомнишь о том, что спрятала твоя память в своих закоулках, что было где-то рядом, здесь, в сновидениях, но будет уже слишком поздно.