Все пространство пустующих улиц, все зеркальная гладь бытия была отдана  в пустующий ужас, испепеленный нами дотла.

  Сладковатый навязчивый запах ее страха, почти лишенного рассудка, ибо невозможно вечно быть на острие иглы, все еще витал в воздухе. Словно красная путеводная нить, вел он охотника за своей добычей. Не зверь и не человек, но намного хуже. Единство ощущений заставляли Ремфана ликовать. Далеко не часто вносил убийца в свой досуг подобную забаву. Ведь хорошее приедается быстро. Сейчас же, следуя за ланью (что несомненно), Александр мог, не оглядываясь, отдаться инстинктам.
Плоть женщины… она сладка на вкус. Странно, но зачастую форма определяет содержание. В этом щепетильном деле Рем не знал себе равных. О! Сколько послевкусия хранила его память. Смешиваясь с ароматом опавших яблок, что красными пятнами украшали сад возле дома, построенного на костях, солоноватая душа крови утоляла его голод поздними вечерами…. Погоня –это всего лишь развлеченье, не более, но…  Вступая в игру обо всем забываешь.
  В эту праздничную ночь причудливого представления, что разворачивалось под ущербной луной, стыдливо прятавшейся в редких тучах, Рем сам был на себя не похож. Обычные, немного развязные повадки уступили место плавной опасности семейства кошачьих, да и внешний вид решил вдруг изменить своему господину. Небрежности в одежде, как не бывало. Все очень подозрительно и внушает опасения.
Зачесанные назад пепельные волосы, гладко выбритые щеки, обычно не знавшие лезвия по целым неделям, блеск в тусклых от природы голубых глазах… Ремфан, Ремфан… Кто это передо мною? Зачем? Но ведь в эту ночь маньяк лишь хоронил свою великую любовь, отдавая ей последний поцелуй, последнее прикосновение. Как бы там ни было, но сейчас он выглядел моложе как минимум лет этак на шесть.
В руках Ремфана оживали сами собой спицы, поблескивая в свете фонарей. Они же жаждали напиться чужой жизнью, не имея ни капельки своей. Всего лишь однажды убийце пришлось спрятаться в тени от двух прохожих, но, славься безумие, они никого так и не заметили…
Она была здесь… Розовая лента от ее одежд красноречиво зацепилась за решетку водостока. По мелочам можно узнать так много. Они всегда не прочь нам рассказать, другое дело уметь слушать, уметь смотреть, в их разговор вникать. Нагнувшись, Рем поднял ленту. Ласково, почти любя, прикоснулся к ней. Кажется, она еще хранила запах жертвы. Пора заканчивать охотиться за той, кто с таким страхом убегала.
Ведь дурочка, даже на помощь не смогла позвать. Хотя, казалось, протяни руку и постучи в окна первого этажа, ежели ужас так сковал твое горло, что ты не в силах и слова то произнести.
- Где ты, любовь моя? Насмешливый голос Ремфана эхом отражался от гладких стен, рассеиваясь, как столь привычный темно-серый сигаретный дым. Все было столь привычно, что начало уже надоедать, однако…
Где-то рядом, кто-то! Инстинкт самосохранения подсказывал, что тут действующих лиц несколько больше, чем две штуки. Или, погодите, это был не совсем инстинкт? Настороженно зашевелилось нечто, живущее в глубинах тела убийцы. Нет, выпускать на волю слишком опасно. Обладая по большей частью чувствами на уровне обычного человека, Ремфан не мог понять или узнать, кто посмел посягнуть на его добычу, с кем, может быть, придется совладать.
Вот там за поворотом тайна и открылась. Неожиданно, отсюда и не узнать, какой соперник успел украсть то, что Александр уже с чистой совестью (которая напрочь отсутствовала) считал своей. Два волка в одной клетке не уживутся… Незнакомцу (точные очертания его скрывала ущербная луна, и фонари с изломанным светом тоже) это вполне пора понять. Ремфан остановился, ощетинились в руках верные подруги-спицы. Чего он выжидал? Реакции длинноволосого мужчины, которого пока Рем не смог опознать? Возможно…
Чего это ты, милая так побледнела? Как будто увидела призрак погибшего отца. Увидев своего преследователя, девушка испуганно вздрогнула и поспешила спрятаться за спину своего «спасителя». Неужели это верный выбор? Уйдя от одного, попасть к другому. Посмотрим, время покажет.
Но Александр не желал уступать. Каблуки сапог, подбитые металлом, вновь выбивали по камням резкий и довольно громкий звук, когда убийца двинулся на встречу двум фигурам.
- Как вам кажется, где тут справедливость? Девка моя. В голосе нет даже сомнений. Если б возникла необходимость, Рем вступил бы в битву, сражение, коли так угодно, но так просто своей игрушки не отдал. Уверенным шагом Рем подходил к личу…
- Это он. Прошептала намеченная добыча, ближе пододвигаясь к благородному спасителю, которому (о! как опрометчиво) доверила свою жизнь.
Неужели девушка надеялась на то, что темноволосый господин ей поможет? Похоже было на то.
Не приближаясь слишком близко, маньяк остановился на полпути. Какая встреча! Вот уж кого он не ожидал повстречать на своем пути, так это давнего знакомого, с которым, впрочем, были старые счеты.
- Как мило, Андраш, ты решил попридержать для меня жертву? Ослепительная улыбка коснулась разрезанных щек Ремфана, но был заметен прячущийся за ней оскал. В эту секунду убийца вновь стал такими, каким его видели в последний раз мученики, которым посчастливилось пройти через его заботливые руки. Со стороны могло показаться, что Рем уж очень рад встретить на пустынной улице того мерзавца, который в последнюю их встречу умудрился обмануть убийцу, лишив его одного из самого лучшего образчика молодости в почти совершенном обличии.
Ты думаешь, я забыл? Такое забыть трудно, можно сказать, что поражений Ремфан не признавал.
Девушка, услышав такие речи, медом льющиеся из уст того, кто почти чуть раньше ее не прирезал, ну, или точнее сказать, не заколол, запаниковала. Кажется, даже раздалось противное и надоевшее до жути «пожалуйста»…Ой, ой. Ну, почему? Почему все они стенают, просят о каком-то сострадании и молят отпустить? Несчастные, они не поминают сути создания шедевров из еще живой плоти.
  Тем временем, в утробе Рема тихо поднимался дикий голод. Его всегда одолевало желание попробовать на вкус женщину, особенно в такой щекотливой ситуации. Совершенно очевидно, что ходячий труп столь также «рад» его видеть, как и сам маньяк.
- Что там за шум? Из ближайшего оконца, льющего на мостовую неприятный свет, высунулась морщинистая голова старика, внушающего не столько жалость, сколько отвращение. Расплывшиеся по лицу цвет кирпича губы, вывернутые ноздри, глаза с тяжелыми веками, покрытыми бородавками. Образчик просто чудесен…. И назойлив. Больше старик не успел ничего сказать. Лезвие ножа, блестящего сталью, воткнулось прямо между его глаз. Тонкая струйка крови, освободившись из перерезанных сосудов, потекла по лицу, прежде, чем дед обмяк, безвольной студенистой массой, оседая на подоконнике окна.
Что поделать? Ремфан не любил, когда ему мешали какие-то несознательные граждане, к тому же слишком любопытные для того, что сидеть себе тихо и не влезать в святое действо. К тому же представилась отличная возможность продемонстрировать старому знакомому, что форму пока маньяк не потерял. Отлично, здесь было не высоко. Достать нож не составило проблемы….
  А девушка, решив все-таки нарушить очарование ужаса, похоже начинала громко причитать, если не кричать в полную силу…

Разыгранная маленькая пьеса на сцене городских пустот.

Итак, первый обмен любезностями состоялся. Что вы? Никаких оскорблений. Это скорее своеобразный ритуал приветствия, исполняемый уже далеко не первый раз. Словно два хищных зверя кружат вокруг издыхающей добычи, подняв на загривках черную шерсть. Ни один из них не желает уступить другому, но дистанция не увеличивается, она постоянно. Силы примерно равны, так к чему испытывать судьбу ради одной единственной жертвы? Конечно, можно было яростно броситься в бой, стремясь вспороть шкуру противника, добраться до горла, почувствовав на зубах его кровь, но это было бы по меньшей мере не разумно. Напряжение, замаскированное в учтивых улыбках, как в оскаленных пастях зверей, пристально всматривающихся в глаза друг друга, хоть и было незримо, но тяжестью обстановки раскаляло воздух. И зеленоглазая девушка, ошибочно полагающая, что вот оно – ее спасение, явившееся из серых теней меж домами, не могла этого не чувствовать. На круглом замкнутом пространстве бесконечной рулетки была ее жизнь. Хотя, что в живое, что в неживое…Все едино. Перед тобой две смерти. Выбирай.
  Мерзкий старикашка, высунувшийся из окна, разрушил очарование, которое могло бы длиться очень долго. Что ж, несколькими мгновениями жизни для девушки меньше. Прости, дорогая, так просто получилось. На нечаянного свидетеля предстоящей расправы Ремфан зла не держал. Он вообще по жизни был добрым малым, особенно, если всаживал в кого-нибудь кинжал. Какая рифма! Впрочем, не до нее сейчас.
Ну кто бы мог подумать, что милый собеседник, отдававший некой такой мертвенной бледностью, изумительно шедшей к положению передвигающегося вертикально трупа, не сможет удержать намеченную (считай украденную) жертву, которая не то, что не производила впечатление некой силачки, так еще ей, похожей, не была. С языка Ремфана уже готова была сорваться ответная любезная колкость, как довольно быстро (но надо отметить, бестолково,… ибо кто ж убегает по прямой,  да еще не оснащенную препятствиями, за которыми можно хотя бы спрятаться… хорошо, хорошо, попытаться) удалялась от двух джентльменов, каждый из которых положил на нее глаз. Что делать в такой ситуации? Не вызывать же на дуэль, ей богу, пока неблагодарная девица (за оказанное внимание могла бы и сказать хотя бы «спасибо» господам) преспокойно будит уже заснувших граждан.
Заметьте, только ради старой почти «дружбы», Александр предоставил Андрашу самостоятельно остановить жертву. Ну, может быть, все было и не совсем так, однако чего расстраиваться и переживать зазря? Пусть беспокойный мертвец, которому в земельке не лежится, позабавится пока.
Получилось очень даже не плохо. Со спокойным интересом Рем наблюдал за тем, как работал настоящий профессионал. Что в этом такого? Испытывая к личу некое чувство соперничества, маньяк отдавал дань его методам. И, кстати сказать, ничего зазорного для себя в этом не видел. Мания величия, к сожалению или к счастью, не входила в набор психических заболевай убийцы. Да, иногда он мнил себя творцом, но только в пределах своего сада.
- Ай, ай. Радость моя, что ж так неаккуратно. Противненько и чересчур манерно высказал свое мнение Ремфан, подходя к сладкой парочке сзади. Разрезанная кожа, краснеющая и так осуждающе красноречива открывшаяся плоть, нещадно портили тот экземпляр, что в мечтаниях Рема уже пополнил коллекцию свершенных созданий. Теперь все пошло прахом. На изуродованном шрамами и рассеченной линией рта лице убийцы проступило разочарование. Вот так всегда! Только настроишься, войдешь, так сказать, в иллюзии, не отрываясь от будничной реальности, как некто все перечеркивает….
  Да уж, тихая ночь перерастала в шумное веселье. Глупые зеваки, что вы могли знать об охоте. Вам бы только ухватить самую малость, успеть на представление. Что ж, будет вам спектакль. Кто из присутствующих возьмется за исполнение главных ролей? Толпа ждет, толпа негодует, ведь заставлять долго ждать было бы ох как неразумно. Лязгают замки на ставнях, давайте же, заканчивайте антракт.
О, муза творчества! Слепая Мельпомена с раскрасневшимися глазами от слез! Давай продолжим начавшееся веселье, трагически вступив в новый оборот.
То, что предлагал Андраш, было разумным, но нам не стоит забывать и то, что Ремфан был безумен, ах эта потаенная к публичной игре страсть…
… Господа и дамы, только сегодня в этот полночным час, мы закончим наш спектакль, который будет завершен, не успев начаться. Приготовьтесь смотреть счастливый эпилог! Как могли заметить вы из своих лоджий-окон, тут разворачивается трагедия, никак не меньше, чем любовный треугольник. Она – прекрасное и нежное создание (нет, нет, не то, что в самом начале пьесы, однако ничуть не уступает) любит его всей душой, Он – тоже прекрасен, почти что принц без трона.  Как полагается, блондинист и высок. А между ними – тьма раздора, он же – классический злодей…  По лучшему устойчивому стереотипу злодей должен был испытывать страсть, желательно порочную, к героине, при этом отчаянно хотеть ее пытать. Главный герой, как возлюбленный прекрасной девы, должен ее, как водится, спасть…
  - Моя дорогая, я не дам тебя в обиду! Почти серьезно, будто сам веря в то, что говорит, Ремфан подошел к павшей ничком жертве и осторожно поднял поднял ее. Зал задержал дыхание.
- Что лапушка моя, ножки болят? Потерпи еще немножко, мы отпилим твои ножки, и не будешь по дорожке ты так весело скакать. Еле сдерживаясь от смеха, принц прошептал на ухо главной героине эту вселяющую надежду речь. Со стороны… так это прямо сказка. Дева упала в объятия суженного, по нежным щекам персикового цвета скользят дорожки слез. Так это все из слабости, ну и, конечно, из безмерной благодарности тому, кто вырвал ее из цепких лап злодея. Вот мрачная его фигура! Она к нам больше не подойдет ни на шаг.
«Принц», продолжая держать в объятьях даму сердца, выставил вперед свое оружие, да…увы, это был не меч. Короткий нож и только… Огрех недостатка реквизита. Люди в окнах вздохнули. Каков накал страстей! Какая великолепная игра актеров. Жаль, что в ночной темноте нельзя было рассмотреть, как красная кровь льется ручейками с безвольных ножек девушки, живописно соединяясь в лужицу на мостовой, как улыбается «принц» «злодею», как…. Да так мы весь спектакль разнесен на кусочки жестокой критикой…
Что сулит нам эпилог? Избежав терзаний, главные герои обретают себя, соединяясь в поцелуе. Муза моя, твои уста прекрасны. Они так и манят меня, они влекут. Под потеплевшие взгляды разбуженных жителей домов (еще бы, такая сцена) Ремфан прижал к себе рыдающую деву, беспрестанно шепчущую набившее оскомину «Пожалуйста, не надо», и поцеловал…
Жадно впиваясь в ее губы, Рем чувствовал, как пальцы «возлюбленной» впиваются в его тело, конвульсивно сжимаясь от боли. Солнце мое, а ты, оказывается, так вкусна…
Возликуем же, закончив нашу маленькую пьесу, зрители все уж разошлись по своим домам. Захлопнулись ставни, остальное не интересно. Все кончено…
Взгляд Ремфана переместился на слепого коллегу по цеху. Заметил ли он что-нибудь? Странный вопрос. Зачастую Александр и сам поражался тонкости восприятия Андраша. В лунном свете лич вдруг стал ему даже симпатичен. Да что скрывать? Рем иногда скучал по его колкому на язык обществу… Вот так странно…
  И «принц» мгновенно перестал быть принцем. Его обтянутые латексом руки резко оттолкнули добычу… В объятия того самого злодея. По подбородку девушки уже стекали не только слезы… кровь…Она что-то пыталась сказать, но все больше молчала. Может быть потому, что в порыве страсти Рем откусил ее сахарный язычок?
Да, из меня плохой любовник. Подумал Александр в последний раз смакуя кусок плоти, затем проглотил его. Кружевным платочком утер он рот, дабы не смущать собеседника, которого, впрочем, кажется, ничем смутить было нельзя. Короткий нож ушел обратно в свои ножны…До поры, когда он будет действительно необходим и нужен.
Оставшись один на один с личем, нечленораздельно мыкающая жертва не в счет, Ремфан не видел больше нужды притворяться.
- Андраш, полно тебе. Не один год знакомы. Рассмеялся убийц неимоверно похоже на псевдоласковый тон собеседника, больше все-таки подходящего в категории соперников.
Что это значит? По крайней мере один хищный зверь признал равенство другого. Возможно ли разделить добычу поровну…
Рем ждал, ждала ущербная луна…

….Благодарю. Ну что вы, что вы, мне это не составило труда. Развлечь трагедией почтенную публику. Ведь людям нужно так мало. Рецепт до жути прост: немного слез, красивых и возвышенных чувств, допустим, что любви, немного страдания и, конечно, преграды, которые не дают двум сердцам соединиться. Простите, что? На Бис? Извольте … в следующий раз.
Какой талант блистательной морали, какой накал страстей… Эй, кто смеется в зале? Покиньте помещение скорей. Окончен наш спектакль, жаль и даже очень. Когда еще удастся повторить? Погрузимся же в приключение ночи, чтобы вдвоем смерти вина испить.
Нет, все-таки Ремфан рад был его видеть. Вот, черт возьми, знакомое лицо. Конечно, впору было его ненавидеть, хоть попытаться ответной подколкой обидеть, но, кажется, что неспокойному мертвецу уж все равно. Насколько же взаимны чувства? Рем даже захотел его обнять, как старого друга, которого в мечтах можно было бы распять. Уверен, что и сам Андраш поддерживал сию идею. Ну, каково? Как в старые, добрые времена, ей богу, хотя… и это, в общем-то, нам все равно.
И, откинув со лба непослушный локон ужасно пепельных волос, Рем изобразил, нечто похожее на улыбку, стараясь не особо, потому что лич его практически не видел. Да что там «практически», давайте уж «совсем». И этот факт не делал соперника менее опасным, скорее более непредсказуемым, что не могло не радовать такого любителя сюрпризов, как Ремфан.
- А ты, как я погляжу, верен своим привычкам. Смирись, я лучше тебя во всем. Весело так и почти истерично заявил маньяк. В его ответе не было мании величия, хотя, конечно-конечно, она у него была, пусть кое-кто (не показываем пальцем, ибо неприлично) это и яростно отрицает. Одна лишь только истинно дружеская радость от того, что сегодня…кхэм, добычу придется поделить меж ними. Ну, как тут сохранить образ печального видения, несущего только боль и в прямом смысле нож? Правильно, никак, но в данном театре не могло быть иначе. Сегодня слог мой мне так странно изменил…
Ах, дорогой мой Андраш, ты совсем не жалеешь мои расшатанные нервы. Ну, сколько же могу я наблюдать, как ты наслаждаешься добычей. Присмири же пока свою приятную мне страсть. Мгновение, пока немертвый развлекался с девой, уже похожую в изуродованном сознании маньяка на полную крови плоть, подвешенную на крюках в сарае, Ремфан изнемогал, довольствуясь ролью простого наблюдателя. Все закономерно. Белый начинают игру, однако кто выиграет, а кто проиграет им знать заранее и не дано. Остается только соблюдать порядок хода.
Вам шах, вам мат – всего лишь слово,  а как красиво, сквозь сомкнутые веки посмотри.
  Как сплетница, по которой плачет рея, ночь выдавала тайны персонажей, кочующих в ее пространстве и по ней. Рему все это было не интересно, он не любил пустую болтовню, так ближе к делу. Поблизости нет никого… Прекрасно! Значит, никто не сможет помешать творить злодейство. Ох, это возбуждает же… ага.
И снова слова достигли подсознания. Андраш, с чего это ты взял на себя командование нашим общим делом? От простого «пойдем», брошенного, как окурок, через плечо и так небрежно, Ремфан поморщился, но слова не сказал, ибо был в хорошем настроении. Вот, если бы на месте лича находился некто незнакомый, так можно было бы и не стеснять приложить его… ну, прямо промеж глаз. Однако Андраш… Благодарствую, спасибо. Выяснять отношения после стольких лет знакомства… К тому, неумертвий был из тех, кто обязательно бы ответил. А нам это нужно? Вовсе нет. Гораздо интересней и забавней разделить добычу. Достанется мне и тебе.
Вот, как это он делает? В какой уж за столько большой срок дружбы подумал Александр, наблюдая за тем, как лич запросто так вламывается в чужое жилище, избавляясь от замка. Можно было совладать со своей совестью, ведь хозяину, словно мешок картошки, свисающему из окна, помещение все равно не нужно, а можно было и не заниматься ерундой, тихонько злясь выполняя поручение давнего «друга».
И почему у стариков такая тяга к собирательству всего и вся? Изнутри домишко не впечатлял… нисколько, только подтверждал благодарность Ремфана своей природе, избавившей его от необходимости стареть. Все так мило. Диванчик, кресла в бархате, пыльные ковры и полки, наполненные всяким мусором от разбитых статуэток с отколотыми частями фарфоровых тел до битых чашек. Что ж, раз выбора не было, придется остаться пока здесь.
На безумную улыбку Андраша, Рем ответил дружелюбнейшим оскалом и со вздохом подошел к окну. А старикашка был для своего вида не так уж легким. К тому же он (пусть и как труп), но наотрез отказывался покидать подоконник, видимо в предсмертной агонии, которую, впрочем, никто и не заметил, он умудрился зацепиться чем-то за что-то, а пальцы рук так вцепились в коричневые занавески, что только с изрядными кусками их и удалось извлечь погибшего со своего насеста. С глухим звуком мертвый старик расположился прямо под окном, с осуждением в остекленевших глазах взирая на двух заклятых убийц. Ну и пусть, главное, что окно теперь закрыто и надежно занавешено от посторонних глаз.
- Андраш, ты мне хоть оставь немного. Воззвал к сознательности лича маньяк, с интересом рассматривая блюдо с орехами, стоящее на столике. Большую часть из них старик уже имел наглость (или храбрость, ведь сами понимаете… возраст…зубы) откушать, но не это заинтересовало опытного гурмана пыток. Какая прелесть! Щипцы для колки орехов… Адское изобретение бытовой жизни, не получившее широкого распространения, а зря.
- Утю-тю, сладкая. Гляди же, что хозяин припас специально для нашей встречи. Неприятные речи, неприятный голос и металлический лязг инструмента. Ой, что такое? Я вас, леди, напугал? Читавшийся в зеленых глазах девушки ужас как нельзя кстати удовлетворял потребность Ремфана к признанию.

История о том, как был обманут король Страха, рассказанная в свете последних фонарей и не имеющая особого значения.

  Нам следует признать, мир безнадежен. В липких объятьях ранней тьмы теряется закат. Мы грезим наяву, но откровенно все же обманываемся, полагаясь на судьбу. Где тлен, где жизнь? Кто в этом разберется? Грань неизменна в отражении зеркал, мы думаем… да что там… обойдется и преломленным светом обернется, но эхом никогда не отзовется, теряясь лентой промеж черных скал. Звать и просить… К чему все эти муки? Гораздо лучше маяться от скуки, уничтожая то, чего не создал сам. Страсть к разрушению – всего лишь штамп, заложенный природой. Скажите «нет», ответив сразу «да». Против него бессилен даже разум. Снова вопрос: зачем противостоять тогда? Вся эта чушь… Любовь, трепетные чувства. Молчат они, когда поет старуха-боль. О, это безнаказанное буйство! Врожденная болезнь, а не порок. Хотя тут тоже все далеко не так едино. С какого пятого угла на это посмотреть. А мимо проплывают веры льдины, рисуя красочные красные картины той краской, что бежит по венам, вскрываясь в раны призрачного тлена.
Все слишком медленно и слишком быстро. Остановить бы бег песка, но не дано. Здесь только двое обладают смыслом, все остальное отрешенно и пусто. Отбросим ненужные детали. Останется лишь два пятна на белой ткани, в которую завернута погибшая так скоротечно жизнь. Тлен порождает прах, за ними следует страданье… Или оно уже было впереди? Все это теперь не важно.
  Вам говорят, что искренно страданье? Не верьте, убийцы тоже лгут. Особенно себе… все эти годы, когда не останавливали невзгоды, когда томлением заменялась боль, когда серебристое сияние металла дано взамен несбыточным мечтам. И искаженное понятие порока толкуем мы, хоть нет на то причин, совсем иначе, чем задуман был. О нет, о нет. Нас это не коснется. Чисты душою, помыслом чисты, но где-то там… в пустом сознанье отзовется прогнивший до костей обломок нашей же души. Он думал, нет, он знал, что служит Страху. Только ему, только сейчас и здесь. А оказалось все совсем иначе, и к краске примешался тлен. Опять. Неотвратимо. Хотя пьеса и завершена, но почему-то проплывают льдины, теперь рисуя совсем иные картины, сплетаясь в призму из дождя. Абсурд. Не может быть и речи, чтобы забыть и прекратить, однако… кто же слышит эти речи, во тьме тонущие, словно корабли? Не будем вдаваться, точно ли сравненье, оно уже тут есть и все.
  Годы, годы… Они так быстротечны и в череде своей как будто не видны. А вечность… у нас впереди целая вечность. Так страшно, повторять одно и тоже. И раз за разом нести в этот мир еще одно возбуждение смерти. Гордись собой, ведь это – твоя роль. Но в чем сокрытый смысл?
Ведь мне тоже надоело убивать, терзая невинные создания и оставляя все свои мечты в том темном ужасе, где правит подсознанье. Где места нет ни для увеселений или тем паче развлекательных стремлений. И только красное на черном вместо разноцветья из страстей.
   … Свет фонарей причудливо переливался, врываясь в дом из щелей на окне. В узоре этом Рем и выделялся, стоя от действий мертвеца немного в стороне. Сейчас, как никогда, он был задумчив. Морщины бороздили светлое чело, взгляд отрешенный… чувством голода крещеный. Но смерти это было все равно. Она жаждала крови, она изливалась во все вокруг, заимствуя из небытия те стоны, которые лучше подошли бы в самом аду. Но здесь его нет. Тут только двое, тенями отпечатаны на стенах из песка.
Нет, милая моя, не надо воя. Твоя судьба, увы, предрешена. И почему-то в эти минуты Ремфан не спешил закончить то, что начал еще на пустующих красотах улиц. Теперь он только наблюдал. За тем, как прахом распадалась дева, сгорая без остатка на костре священного инстинкта. Как бабочка, рискнувшая прильнуть к стеклу раскаленной лампы… Серым пеплом осыпается плоть ее на пол, но, к сожалению, все не так уж быстротечно, чтобы не познать…  ЧТО значит боль.
  Какая же это все же мука, познать перерождение и не мочь издать даже самого простого звука. И в этом он не в силах ей помочь. Да. Не хотел. Недвижим и почти затаив дыхание Рем смотрел на то, как жертва… его жертва пожирается трупом. В картине было что-то такое, что заставляло его не подходить, а наслаждаться зрелищем из крови…
  О, мой король, мне захотелось возопить. Прости меня, владыка Страха, ибо не ведаю, что желаю сотворить. А чувства наполняют мраком и без того уже прогнившего меня, обман и вечности притворства. Теперь же все осталось только там… за дверью, приковано цепями, и что-то новое ласкает взор и слух, напутствуя речами обещаний… Король Порока, прими одного из новых слуг.
Не отдавая себе твердого отчета. К чему он, раз разум замутнен? Убийца подошел к убийце. Отдай же мне моё! С тонких губ не донеслось ни слова, когда в мертвенной полутьме Андраш обратился к маньяку, завуалировав смысл.
Ну, что ты, старый друг, он мне понятен. Будешь делиться, хочешь или нет. Вытянутая тень Ремфана скользнула вперед, не выдержав обмана. Перед его голубыми глазами так и мерцало мертвенно-бледное лицо лича. Все-таки соперник. Все-таки хочешь завладеть душой этой измученной девы в кровавой купели особенно прекрасной? Ну, так что ж.
Теперь и сам убийца был сродни хищному зверю, оскалившись, даже глухо рыча, он оттолкнул Андраша от добычи… И жизнь твоя теперь в моей власти, как ранее пламя огня зависело от ледяного дыханья могилы, вернее из самого ее чернейшего дна. Прекрасна так… Нежна… мокра от крови, перемешавшимися с потоком слез. А запах разгоряченный болью плоти дурманит так, что больше и не ждешь. Прильнула к телу… чиста и непорочна. Прости, родная, долго ты не проживешь.
  А зелень ее глаз от болевого шока скрылась...закатились глаза. Кажется, что дева больше ничего не ощущала, лишь изредка по изуродованной коже пробегала судорога жизни, свидетельствуя о, что девушка еще жива. Так даже лучше. Будоражит чувства, отныне душа моя не так пуста. Всего секунда, всего лишь на мгновение, но так прельщает почувствовать себя один из тех, кто окружает, радуясь забвенью…
На вспоротом полотне плеча явственно выделялся след от укуса. Чужого. Разве можно так поступать с подобным экземпляром? Однако… Все Так странно.
В этот миг и был обманут страх, порок манил сильнее. И с этим невозможно совладать. Плоть, лишенная кожи, покрыта поцелуями. Алчный язык скользит по трепетной ложбинке меж грудей. Да, ты моя. К чему прелюдия? Как это…соитие с почти что трупом? Пока еще живым, но скоро-скоро… все на круги свои вернется, а пламя пеплом обернется, пока еще у нас есть шанс.
Осторожным прикосновеньем Рем гладил волны ее вьющихся волос, совсем как предыдущий любовник шептал он нежный слова. А дева оставалась безответной. Хранила молчание она, скрывшись за мраком беспамятства. А влажный звук сопутствовал разврату, по вскрытым мышцам скользили пальцы Рема, словно он хотел почувствовать их рельеф, запомнить… Нет, в этой жизни он много не успел.
… Еще чуток…Плоть его свободна. Моя любимая, иди сюда скорей, давай разделим это наслажденье. Нет? Прости, я тебя не слышу. Два тела на плоскости, разрезанной реальностью напополам. Тут шорохи, свет, цвет и …. Вкус… Все дальше. Проникнуть вглубь, добравшись до потаенного смысла. Ты стонешь? Боль или оргазм? Не важно. Он был настойчив и так груб с созданием, чья красота положена на алтаре инстинкта. Она была… Ох, уже мертва. На высшей точке возбуждения, когда потоком изливается живой родник, тварь черная, разбуженная действом, выползла из утробы глубины.
  О! Что за чувство, эта ревность?  Она присуще не только разумным существам. В ней заключается особенная прелесть, преступный умысел доступен теперь нам. Он мой… он мой… Шипело нечто, лишенное речи на множество веков, и прямо в грудь жертвы вонзило свои зубья, впиваясь дальше… Затем, также бесшумно уползло назад.. Кто бы выдержать бы это смог? Боль, страх, страдание и стоны… смешалось все в один поток, вплетаясь в порочное желанье, окончившееся так же внезапно, как и началось. Рем отпустил ее. Он был доволен, он был опустошен. В другое время занятие длилось бы долго, но не сейчас… Мы подождем еще.
  Теперь же дева не представляла интереса. Она была еще жива… в обрывках ткани и с зияющей на животе раной, через которую видны петли розоватых кишок…
Нарушив устойчивое забвение, раздался металлический звон. Рем посмотрел вниз. Сталь молчала и, затаившись, ожидала, когда наступит ее шанс. Видимо в минуту расслабления, Ремфан выронил щипцы, которые теперь были всего напросто игрушки…
Перемазанный в чужой крови маньяк отошел в сторону, давая дорогу. Кому? Покажет уже это мгновенье.

Отредактировано Ремфан (2010-03-06 10:28:18)

Накал страстей на сцене старого бархата, обращенного беспощадным временем в пыль и прах.

  Отливая зеленым изумрудом рассвета, в ее глазах блестела боль, переливаясь перламутром, но так и было ведь предрешено. Все, что копилось под гнетом собственных страстей ушло, осталось лишь немного сожаленья, о том, что было… было и прошло. Найдя искомое зерно соблазна, мы прекращаем поиски, ведь вдруг осознается истина: Все бесполезно. Закончен бесконечный жизни круг. Все слишком пусто, в стенах из желанья, мы не найдем ответ на то, зачем существованье тревожит снов завесу и покой. Без цели, без стремлений мир рушится, обращаясь в тьму, пропадает все то, что создано природой, ведь цель у всего живого лишь одна – найти тот смысл, что движет нами, что заставляет бороться за существование. Убей другого, пока тот не убил тебя. Познай все грани извращенной мысли, узнай, чем дышит бытие. Что дальше? Где же этот смысл? Мы не найдем его. В этом и заключается загадочная ирония природы, которая, как всем известна, ужасающе мудра.
  А если нет того, что так и просит, искать… страдать… все дальше уходя в сознательное равновесие вселенной? Тогда резонно станет даже убивать, дабы хоть на секунду, но забыться. Подмена ценностей – извечная забава для заблудших душ. Из года в год, из века в век обманываться рады, постепенно уверовав в то, что рождено в глубинах их сокровенных мыслей. Итак, все постоянно, разнообразия и нет. Все это: смерть и причиненье боли, самоуверенность на грани бытия, а что внутри? Смирение и доля ищущего, но не находящего себя.
У мертвых просто,…  нет терзаний,  нет дум, приводящих в бессознанье, для них только свет или тьма едины, сплетаясь в движущую силу, если, конечно, смерть не победила все то, что обреталось в стране снов. Живым и страсти и сомненья, две стороны одной медали, исполненной из потемневшего серебра. Одно переходит в другое, а дальше заново. Вновь и вновь. Идти по жизни, не найдя покоя, иди по смерти, стремясь изжить покой.
Так разно, но во многом схоже. Не потому ли дороги начала и конца переплетены в извилистые завороты. У нас есть общее,  и это остается лишь найти. Под масками из белой глины скрывается небесная лазурь, под черной маской – все пока туманно, но от того еще и более обманно, загадочно, однако же далеко не на все загадки хочется найти ответ. Вы все еще верить в сказки? Увы и ах, вымысла больше нет. Вся правда пеклом обжигает, зато ты чувствуешь себя не просто актером-марионеткой, а истинной личностью на вершине бытия.
Мы уникальны, каждый индивидуален, и даже маски не в силах удержать наши порывы, мысли, чувства. О, все так хочется сказать, но это личное, не судите строго… а мысли невозможно удержать…
  Прощай, моя любовь, ты так недолговечна. Поднявшись, думал Рем, смотря в последний раз на эти локоны, изгиб тела, все то, что испепелила его страсть. Бедняжка… сколько унижений и боли, что досталась ей, но есть, пусть слабое, но все же утешенье. Это было быстро, слишком… Переполнена чаша, а через края изливается красная жидкость. Ах, милая моя, ты умерла. Наверно, ты была любима и с чистой нежностью хранима, но так уж вышло, что все перешло в неосязаемую пыль. От страха перед вечной тенью твоя душа задолго до гибели тела растаяла под покровительством предателя-сна. Мне даже жаль, что ты не увидела концерта, отыгранного под полною луной, не будет больше радужного цвета, отныне спутник твой покой.
Опустошенный, но со смутным удовлетвореньем, оставшимся в прогнившей насквозь каменной душе, убийца отошел от жертвы. Пора бы в путь… Но как это, уже? За плотной занавесью самолюбованья (ведь в роли «принца» он был весьма хорош) Ремфан не замечал того, кто имел все права на деву тож и не отличался ангельским терпеньем…
Что это? Странный звук, от шепота, достигшего сознанье, испарина на загорелом лбу…  Вой, последние мольбы и обещанье. Надрывным голосом, в котором пробивалась кровь… Скрежещет по камня кладке металл, что предан был всегда, но здесь…Рем замер в напряжении. Один, среди беснующихся теней, в которые перевоплощались страхи, воспоминанья давно минувших дней. Здесь плач, тут смех… неотличимо друг от друга, все вместе и почти ощутимо в тревоге ночи.
Ритм смерти, но не жизни нарастал. Теперь он был заметно громче, мрачнее быть не перестал. Как снежным бархатом взрывались фарфоровые брызги, пересекаясь в рваными ошметками плоти… Духи бесновались, но разве это что-нибудь воротит. Как будто в кошмаре из собственных мыслей вдруг очутился торжествующий некогда маньяк. Ты скажешь, Рем, что это не имеет смысла. Но ведь все по другому же, разве не так?
Впервые за несколько столетий в блеклых голубых глазах  промелькнул неподдельный страх и ужас от одного только прикосновенья…
- Не подходи… Что это? Паника в твоих речах. На шаг вперед неумершего садиста Ремфан делал шаг назад. Зло побеждает, это ли не счастливый конец пьесы. В глазах злодея невозможно разглядеть ни жалости, ни сожаленья… всему приходит когда-нибудь конец.
- Стой, ты не посмеешь… В голосе маньяка, дрогнула струна и лопнула, разорвавшись страхом… Беги кролик, беги. Ты не находишь, Александр, что твои же издевки теперь оборотились тленом. Их слышно, их можно почувствовать. Они мелькают, прячась, заполняя воздух, нет, Рем, ты не убежишь теперь.
Уповать на милость трупа? Ох, оставьте, это же смешно. Готовься сам к отменным мукам, как это было бы и вовсе не грешно. Страшнее физической расправы, раздираемая на части душа. Ты говорил, что у тебя ее нет? Ты заблуждался. Ну, разве шутка лича не хороша? Почувствуй сам, как умирает твоя суть.
Внезапно, так преступно и без предупреждения, Андраш вытащил козырь из рукава. Мир содрогнулся с возмущеньем, однако все это лишь игра теней, на тленном бархате из иллюзий. Сила, не видимая глазу, подхватила тело Рефмана и швырнуло его в стену. Боль. Привычная подруга, сопровождающая его, во всем отозвалась, с готовностью возвещая, что сломано ребро и не одно. Однако Рем… испуганный… впервые… понимал, что это было лишь дружеским похлопыванием по плечу. Не ягодки, цветочки, а сочные плоды, покрытые гнилью, будут впереди. Они не заставили себя долго ждать. Эти холодные твари, нет, всего лишь остатки от былых личностей, но все так же полные боли и страдания, стремящиеся поделиться ей с тем, на кого их господин покажет.
По старой дружбе Андраш указал своим слугам на Ремфана. Спасибо, милый, ты прекрасно показал, что значит забывать былое. С беспечностью уверовать в собственную непобедимость. Браво!
Щупальца ужаса, состоящего из чужих страстей, эмоций, каких-то чувств, из чистого сплетения черного на черном, проникали внутрь, забираясь под кожу, сверля в ней ходы… прямо в сердце… прямо в мозг. Образы, так много, что нельзя и рассмотреть в чередующихся картинах смерти, что же такое на них изображено, но все реально. Всего слишком много. Бояться, выпотрошена душа, словно после работы хорошего мясницкого ножа. Сквозь плотно сжатые челюсти маньяка просачивались звуки… Тихий скулеж. Он почти боролся, сопротивлялся этой бесконечной муке. Пальцы, сведенные судорогой, побелели, все тело извивалось, будто под невидимой плетью… Тысячи ударов, со всех сторон…
Нет, больше не могу. Крик, нечеловеческий крик разорвал пространство… И разорвал натянутую кожу рта, с кровью и плотью вырывая золотые кольца, что скрепляли его на уголках губ. Так зверь, смертельно раненный, мечется в агонии… Так рушатся миры, обагряясь кровью, которую не в силах были бы впитать.
… Но в этом крике пока не отчетливо, но все яснее пробивали ноты, которых не должно быть перед тем, как тлен окончательно разъест сознание, оставив только оболочку. Смех?... Все громче, предъявляя право на существование самого себя… В последний раз дернулось тело маньяка, перед тем, как он, медленно встал.
- Андраш, браво, браво. Тебе нет равных, мой старинный друг. Кровавая улыбка, ничем не сдерживаемых теперь по собачьи острых зубов пересекла залитое кровью лицо Ремфана, на котором выделялись только небесно-голубые глаза, полные безумия. Маска? В стародавние времена была такая шутка, как уродование лица ребенка, для того, чтобы выставлять его в  цирке…. Цирке уродов. Вот вам и ответ.
- Ты верно по старости лет забыл, что я не человек и устойчив к вмешательствам в сознание. Сумасшедший, но талантливый актер. Рем все еще играл, не желая покидать сцену. Партнер его был по истине достоин восхищения и обожания. Несколько раз будучи свидетелем подобных развлечений лича, маньяк не мог не отдавать заслуженную дань его силе, однако сломанные ребра саднили, поэтому он добавлять слова о признании Андраша и не стал…
А пьеса возжелала продолжаться, и с улицы донесся шум, крики и какие-то метанья, освещенные огнями самых что ни на есть настоящих факелов. Как театрально, но все же что-то в этом есть. И прежде чем, кто-то что-то сделал, дверь, не имеющая замка, распахнулась и с возбужденным вскриком:
- Я знаю, она здесь… В декорации, украшенные кровью, вошло и третье лицо повествованья.

Сцена третья. «Отверженный любовник» - карта из несуществующей колоды.

… Нет, не можем мы отбросить все сомнения, полностью положившись на исход, который костлявым пальцем рисует на белом песке из дробленых костей старуха-смерть. Нам всегда недостает чего-то. Кажется, что искомое так близко. Но, найдя его, подобрав с ужасающе плоского берега, как сверкающий камушек, вырвавшийся из самой глубины черных вод того, что зовется морем сомнений, мы безжалостно расстаемся с ним. Из разжатой ладони падает заветное некогда стремление вниз, оказавшись не самоцветом, а всего лишь кварцем. Там оно теряется среди таких же остывших мгновений и навеки покидает нас, рано или поздно вновь возвращаясь в бурлящие, но так обманчиво спокойные чернильные волны.
И вновь бредем мы по пустому пляжу, вглядываясь в рисунки из песчинок, камешков, водорослей и ракушек мертвых моллюсков, созданные невидимой рукой той силы, что понять мы никогда не сможем…. Всегда одни, всегда поглощены только поиском и ничем иным.
А если бы хоть на мгновение, хоть один раз мы оторвали ищущие взгляды от песка с осколками блестящей в свете то ли солнца, то ли луны жизни? Что увидели бы? Только то, что в своих исканиях мы не одиноки. Один за другим, не обращая внимания на силуэты, обращенные в себя лишь тени.
  Но рано или поздно кто-то сойдет с прямолинейного пути, завораживающие рисунки сюрреализма потеряют ту притягательную силу, какой их наделило наше же воображение. К чему же теперь миражи иллюзий, когда ты теперь не одинок? Вас двое. Вы идете по горячему песку рука об руку с  тем, с кем теперь ты разделишь пусть не все оставшиеся мгновения существования, так хоть какой-то момент, не будет упущен в погоне за поиском истины.
Для создателя этого мира все кажется не имеющим смысла, нет в этом значения, но для нас… Для нас самих единение так важно, что обман один теряет над разумом власть, зато им завладевает нечто другое. Любовь? Быть может, страсть? Калейдоскоп не полный, если нет в нем отражения всевозможных граней, а все теряется на белоснежной ткани сна. Все принесенное море вернется в бездну. Нам остается лишь сохранять равновесие над пропастью… играть…
  Признание. Так странно впервые за столько лет. Рем был тронут. Невозможно ожидать таких чувств от убийцы, но это было так. Всегда равны, всегда враги, всегда друзья. Кто же такие друг для друга эти два существа, не находящие покоя даже в смерти. Надо признать, Андраш был за гранью, Рем – всегда на ней, но, не переходя черту. Они понимали друг друга и дополняли, привнося в кровавые развлечения азарт и разнообразие.
  Менялась атмосфера, липкие тени ушедших в небытие людей, дрожа и перешептываясь, отступали. Страх. Это чувство Ремфан распознавал безошибочно, будь оно связано с жизнью или смертью. Или с переплетением их в вечном круге, приводимым в движение все тем же повелителем снов. Большие часы с перевернутыми стрелками огласили разорванное полотнище сцены, залитой теплым красным бархатом, что краснее крови, звоном, словно бы отсчитывая последние секунды… Перед чем? Вглядываясь в невидящие глаза, затянутые непроницаемой пеленой, своего заклятого друга, Рем стоял недвижим в этом нагромождении беспорядка. Все воистину хаотично. Все ощущаемо холодом от прикосновенья мертвой плоти. От тени ледяной просыпались давно похороненные воспоминания.
- Да, я помню. Прошептал Ремфан, и от звука его голоса разбилось время, ничего не осталось от паутины из былых времен, проникающей в сознание так неотвратимо, минуя барьеры их нагромождения слов. Раньше все было проще, реальность не рвалась вырваться из рамок, порождаемых моралью. И, идя по песку из дробленых костей, что белее первого снега, Рем знал свою цель, выбирая самый черный камень, из тех, что вырвало из своей утробы бездонное море. И в этом он был не одинок. И встретился ему скиталец… точно такой же, но совсем другой, он выбирал лишь только белый камень… Что это? Мгновение, постой.
  Так внезапно чье-то присутствие вторглось в обитель смерти, разрушая только что созданную иллюзию из нереальных кошмаров прошлого. Слишком резко и слишком настойчиво. Нет, никто не помешает закончить акт так никогда и не сыгранной пьесы, пусть даже есть актеры и зрители, коих разум пуст. Что-то с надрывом завыло, разрываемое на куски присутствием….
  Дамы и господа! Поприветствуем настоящего Прекрасного Принца, следовавшего за своей возлюбленное в самое сердце тьмы! Всмотритесь! В полумраке, разбавляемом лишь светом фонарей, проникающим с пустынных улиц в дом почтенного старца, погибшего от преступной руки злодея, и блеклом свечении почти потухшего факела, зажатого в руке вошедшего, обрисовывался образ, достойнейший восторженных рукоплесканий.
Мужчина был высок и строен. Светлые кудри льняных волос вились изысканными завитками, спускаясь до плеч. Лишь отражение неприкрытого ужаса немного портило прекрасные черты лица, искажая их в почти нереальной тревоге. Казалось бы, Настоящий Принц слад и безволен, но нет. В том, что вторгалось в созданную атмосферу, было что-то такое, чего не мог понять Рефман. Что-то большее, чем обычное волнение и что-то намного могущественнее, чем животный страх. От громоздкого амулета, висящего на груди мужчины, исходило смутное сияние, которое поглощало свет. Да, быть не может? Но ведь это правда. Не лучше ль объявить антракт, поспешно закрывая кулисами сцену, на самом деле все не так.
Бледные губы актера повторяли одно и тоже имя…. Амелия… Даже в звуках сокрыта нежность и затаенная любовь. В изящной руке зажата лента… От платья. Она почти сокрыта пылью городских дорог, однако  прижимаема к сердцу, словно Принц надеялся сохранить тепло утраченного счастья. И это было так? Так ли все было, скажи, отверженный любовник? Твоего значения нет в колоде карт, которая хранится лишь у того, кто имеет ключ от всех известных врат.
Еще до того, как Рем услышал свое имя, произнесенное ходячим мертвецом, он рванулся тенью… К тому, что уже шептал слова… немыслимые и не имеющие значения для того, кто не верит в предзнаменования. Воскликнем же, опасаясь за жизнь Прекрасного Принца, что с ужасом смотрел на залитые кровью декорации пьесы. В этом его нельзя винить, в осколках, покрытых остатками плоти невозможно хоть что-либо понять, что-то узнать… Пусть даже это «что-то» было настолько любимо, настолько бережно хранимо, что с утратой вместо сердца осталась лишь опаленная брешь.
О, слово… Всего лишь человеческое слово. Как ты недооценено! Мы часто жертвуем словами, не задумываясь, какая же в них сила, каждый звук содержит частицы бытия… Кладем их на алтарь. К чему все эти муки, обман и ложь… мы говорим от скуки, тем временем приближая наш конец. Все вместе друг от друга неотделимо, а потому, мы слишком поздно осознаем утрату и власть, что даруют нам слова.
   В звенящей тишине сверкнула сталь, прощай, отверженный любовник, ты не желанный гость на этом празднике, где только ты и я… Почти живой мертвец и человек, почти что мертвый. И этих действующих лиц достаточно… пока. Однако мы полагаем, судьба располагает. Дом старика озаряет яростная вспышка, и в буйстве вырвавшегося света умирают тени, оставляя лишь еле различимый свет. Все предельно.
Рем до сих пор не верит, что наконец чувствует настоящую боль. Куда там сломанным ребрам ,по телу пробегают судороги, а из открытой раны, так где должно быть сердце, идет, не останавливаясь, кровь. Впервые перед жертвой он падает на колени, словно вымаливая прощения, силится остановить поток, но это не равный бой…
- Вы ответите! Вскрикивает отверженный любовник, в безумии своем превосходя любого. Свет… ненасытный… Ничуть не уступает тьме и тянется обжигающими нитями к Андрашу, находя в том виновника трагедии… Как будто обжигаясь, бежит от света тьма…
Лишь в искрах последнего заката перед голубыми глазами промелькнули верные подруги-спицы. Нет, милый мой, ты не уйдешь сегодня от меня. И инстинктивно они находят жертву, вонзаясь в плоть Прекрасного Принца, стальные иглы удерживают его на месте, словно бабочку булавка….
Пусть удар и не смертельный, но все же…
Мрак и пустота…

Трагедия и фарс обстоятельств. Вознаграждение.

   Отражающиеся в нереальной пустоте звуки, словно где-то рядом, но отнюдь не близко. Через морок не дано проникнуть солнечным лучам. Как долго можно умирать, не умирая? Вопросы, вопросы. Нет на них ответов. Неужели после стольких лет ожидания Ремфан, наконец, обрел покой? Всю свою жизнь он стремился к нему, искал достойного противника, чтобы с честью, а не бесчестием покинуть этот мир и продолжить путь вперед… к безумным звездам, к сюрреалистичным реальностям, в которых все искажается еще больше, чем в Лабиринте. А что теперь?
Смерть в обличии темнейшего из мраков так сильно разочаровала его, что еще трепещущая частица Александра, называемая душой, жаждала вернуться в искалеченное светом тело, замершее в собственной уже свернувшейся крови.
  Здесь все так просто, нет ни единого упоминания о том, что Рем должен сделать, как существовать, каким инстинктам следовать. Только жестокое равнодушие безразличия. Больше ничего. Бескрайняя пустыня, в которой даже не разобрать… Зачем рассуждения? Разум витает меж несуществующих теней, постепенно растворяясь в них, становясь одним целым с окружающей псевдореальностью.  И это смерть? А как же обещания о воздаянии по заслугам? Где все это? Вечное веселье, связанное неразрывными узами со страданиями. Неужели ты, Рем, достоин только этого… вокруг лишь тьма, что за неуместная шутка?
Внезапно проснулись чувства, словно вулкан, спящий в белых облаках, решил низвергнуть вниз горячую всепоглощающую лаву, переливающуюся красными искрами природного огня. Сметая только что устоявшееся признание вечного покоя, они подхватили остатки сущности, вырывая ее из липкого плена смерти….
   Они ответят за все свои поступки, они познают боль, которую до этого момента лишь умели причинять. Все повторяется, теперь в этом сомневаться нету смысла… А что нам остается еще сейчас сказать? Как только свет разрушил плоть, с мясом выдрав то, что можно назвать сердцем, Рем умер, для него все потеряло смысл. Безжизненное тело в окровавленной купели, в которой и черное и алое объединилось, создавая единое… зловещее… впивающееся в вены… новая реальность, иное бытие.
Не чувствовал Ремфан, как многочисленные удары, в которых было больше эмоций и больше силы, чем когда-либо он получал, сыпались на оставленную душой оболочку, смешивая плоть с костями и разрывая последнюю связь с этим миром… Нить так тонка. Как странно, ведь свет приносит радость, он должен бы служить добру, однако получилось совершенно иначе. Хотя с какой стороны посмотреть… Но это пустые сантименты, на них нет времени, коварный свет все ближе подбирался к почти что умершей душе убийцы. Уже можно было почувствовать его, ощутить нестерпимый жар… Чувствуешь, как обугливается, чернея и обращаясь в тлен твоя…?
  И первый вдох вернувшегося из небытия создания оказался настолько болезненней, насколько же необходим. Так, только явившись в этот мир, мы инстинктивно стремимся почувствовать себя живыми. Так… почти, но все же есть отличия. Уже смирившись со своей кончиной, Рем приходил в сознание медленно, как после зимней спячки просыпается змея. И почему-то даже кровь отказывалась течь по венам, каким-то холодом сковывая тело, заставляя его судорожно корчиться на полу, словно чему-то противясь. Первая резкая боль, ознаменовавшая собой третье по счету рождение маньяка, неожиданно отхлынула назад, даже не подарив свой след на память.
Я не понимаю. Что со мной? Как будто жив, но в тоже время мертв. Когда Рем отходил за край в свой первый раз, все было совсем иначе. Острое лезвие прошлось по шее, лишая убийцу головы. Тогда. О! Его Величество Случай! Александр Дейнайт имел счастье очнуться здесь. Мир Лабиринта вполне соответствовал ожиданиям Рема, а потому он и стал частью Хаоса. Но в момент пробуждения, маньяк знал, что точно жив, а не наполовину мертв.
Движения… по осклизшему от крови полу… В полумраке помещения Рем открыл глаза. Все так смутно, все в тумане. Какая-то белая пелена застилала взор. Левой стороной маньяк практически ничего не видел, а правой лишь различал тени и силуэты, в громоздкости своей настолько странные, что не хотелось даже понимать… Как слепец, убийца протянул вперед руки, жадно нащупывая опору, без которой он не смог бы встать. Ткань бархата коснулась пальцев, мерзко и неприятно раздражая подушечки. Рему захотелось отдернуть руки, слишком велико было давление физических ощущений, яркой вспышкой озаривших еще не очнувшееся сознание. Но он этого не сделал.
Пересиливая себя, Ремфан поднялся. Теперь он почти что различал, где находился. Комната, но совсем не та, где вершили свое странное правосудие двое, истязая нежную деву. Здесь же пахло затхлостью и гнилью. Различные вещи от старинного шкафа, до нагромождения поломанных стульев ломали пространство, говоря о том, что тут не жило ни одного разумного существа. Заброшенная комната, в которой хозяйничали лишь пауки, облетающие своей паутиной скелеты брошенной мебели. Под потолком мерно раскачивалась клетка, в ней навеки заточенное иссушенное тельце крылатого создания. Оно источало свет, что рассеивал наполненный пылью воздух.
Скрип-Скрип. Скрипели когда-то позолоченные звенья цепочки, сдерживающей тюрьму для безымянного «светлячка». Ни окон, ни дверей…
Не в силах различить отчетливые контуры окружающего пространства, Рем различал лишь общие черты.
Бежать! Вернуться в свой яблоневый сад из этой клетки, что намного больше той, что подвешена под потолком. Всего два шага назад и холодная гладкая поверхность коснулась спины маньяка, обагренной кровью. Он повернулся…
В глубине помутневшего от времени зеркала отражался некто, кто никак не мог быть им. Не веря собственному обманчивому зрению, которое было замутнено не меньше, чем стоявшее перед ним зеркало, Ремфан прикоснулся ладонью к своему отражению, еще не все понимая, но…
  Его лицо! Оно было родным, но на щеках вместо разрезанного рта оказались дыры вскрытой плоти, меж отошедших краев воспаленной кожи можно было разглядеть копошащихся могильных червей, пожирающих плоть. Левый глаз бельмом отражался в зеркале, тогда как правый почти затянула белая пелена, но все еще был различим изначальный цвет. И даже волосы – смешение длинных черных прядей и пепельных коротких…
Свободной рукой Рем дотронулся до своего живота, нет, задрав красную от крови майку, он понял вдруг, что нет того рубца, за которым пряталось его второе «я». И даже собственное тело было холодно…
- НЕТ! Прорычал Ремфан, но даже голос изменил ему, как будто бы принадлежал Андрашу. А тени умерших, беззвучно парившие доселе меж пустот, ответили «ДА!», и к своему ужасу он их услышал…

Всю жизнь играть – вот наш удел,
И в смерти это не предел,
Всего одна  черта,
И вечность.

Все безрассудно – все предрешено,
Мы масками закрыли лица,
Отгородившись…
Смешно…

  Так могло быть, но не могло одновременно. Смешение двух начал, это столь непостижимо, что отвергнуто сознанием. Отрицать почти всегда сходно со страхом. А что есть страх? Наши самые заветные темные мысли, которым ходу нет. Как клубок шипящих змей сплетаются они в душе, отравляя их своим ядом. Это намного хуже ненависти и зависти, хотя последнее, да и первое, как ни странно, все равно ходят в родстве со страхом. Опасениям нет конца, начало же появляется вместе с нами. Так, младенец боится потерять мать, ведь ее присутствие рядом означает жизнь, а дальше все развивается по нарастающей. Чем дальше идем мы по пути, тем сильнее страх, все больше нитей вплетается в клубок…
Возьмем мы сейчас лишь одну. Ту, которая начинается в самом самосознании и обрывается лишь тогда, когда приходит час встретиться со старухой в черном балахоне. Она тонка, но в чуть светящемся переливе волокон чудится прочность. Обманчиво, как это не печально.  Немного натяни, и нить порвется с еле слышным звоном, но от этого звука разобьется все, что собрано в цветную мозаику, образующую нашу личность. Хотите знать, что это за нить? Так я вам скажу. Страх потерять себя. Скажите, что у вас его нет, и все это лишь пустые слова, собранные в предложения чего-то ради? Отнюдь, сие опасение незримо сопровождает даже тех, кто отвергает данность. Такая вот игра, не наши правила, но нам в нее играть.
Посмотрим, что происходит за кулисами, когда закончен спектакль. Чуть приоткроем тяжелую бархатную ткань, дабы увидеть и услышать сокрытое за ней действо. Оно ничуть не уступает пьесе. И даже интересней. Итак, Прекрасного Принца и Принцессу мы не увидим. К чему они нам? С ними все понятно. Любовь… до гроба и роковая страсть, перемешанная с могильною землею. Это не публику не волнует. Давайте взглянем лучше на двух центральных персонажей, загнанных в угол в комнате, где ни окон, ни дверей. Одни лишь зеркала и ткань, скрывающая всю туже гладкую поверхность. Столько насмешливых иллюзий… Только две фигуры на полу из шахматной доски.  Грим стерт, лиц не различить. Где живое, где мертвое…. Ну же, попробуй угадать, коли все слишком слито воедино. И даже маски не на своих местах…
… Все еще не веря в случившееся, он всматривался в свое отражение, искаженное мутным зеркалом. Оно смеялось, такого просто не может быть. Один из худших кошмаров его жизни, наполненной такими ужасами и страстями, что все прочие казалось незначительным. Однако ж… Все иначе. Смирившись со своим уродством, Рем воспринимал его, как данность, как свое собственное «Я». И презирал тех, кто мнили, что вечна только красота. Какое же проклятье, извергнутое светом, могло отнять у Ремфана то, что составляло его натуру? Но, что было еще страшнее, теперь обломки разбитой маски, не принадлежащей ему, намертво срослись с его кожей, придавая всегда улыбающемуся щелью рта лицу чуждые черты. И чьи? Того, кто вечно преграждал дорогу. Заклятый друг, не опускающий случая для насмешки, но в тоже время силы их равны. Были… До последнего момента…
  Звук, знакомый так давно, что стал родным, прервал потоки мыслей, обвивающих сознание. От них можно было сойти с ума. Ты так легко смеялся над попытками духов проникнуть в твое сознание, что же теперь? Ты стараешься заглушить настойчивые просьбы невинных душ… Они теперь не жаждут поймать в плен твою душу, но стремятся к отмщенью. Дать им силу, но как? Внутри ты все тот же, отвергаешь смерть в таком обличии. Нет, даже подумать невозможно, чтобы…. Замолчите! Одна просит, другая умаляет, третий стонет… Хор многих голосов сливался в несмолкаемую пытку. И на звон металла Рем обернулся, надеясь в нем найти спасение, как делал уже тысячу раз в тысячу ночей.
  Теперь же даже сталь ему изменила, страшась произошедших перемен. Молочная пелена не отпускала взор, лишь правым глазом бывший маньяк мог видеть того, кто послужил источником этого звука. Вот кто виноват во всем! Конечно, гораздо проще обвинять, чем принять, как данность, что виноваты двое. Лич украл его лицо, безумная улыбка – верный спутник убийцы, теперь рассекала щека Андраша, будто бы тот издевательски смеялся над Ремфаном. Это маньяк еще мог понимать, но что же дальше?
- Это все ты виноват, Андраш. Мне следовало не принимать тебя, как друга, а сразу же покончить с этим. Потеряв свой голос, но позаимствовав его у ранее слепого мага, Александр бросил обвинение в сторону Андраша. В нем была неприкрытая угроза… Очнись Рем, что ты можешь? Вокруг лишь расплывающиеся контуры, хрупкое стекло. Научиться владеть чужим даром или проклятием за секунду невозможно…. Владению своим-то телом убийца обучался много лет, а это же совсем иное.
Пара довольно неуверенных шагов, и Рем застыл на месте, опасаясь продолжить свой путь к цели. Чувства были столь остры, что он им не верил. Не доверял чужим эмоциям, охватившим сознание, а духи продолжали требовательно звать. К чему все это? Ремфан не знал, да и не хотел. Теперь он жаждал лишь одного. Сорвать руками с врага свое лицо, вернуть себе все то, что отнято. Какой ценой? Любой. Тут ставки высоки, во всяком случае, радует то, что сумасшествие никуда не делось. Хоть что-то осталось от нутра маньяка.
- Ну как тебе в моей-то шкуре? Привычным жестом Рем попытался убрать своим пряди пепельных волос, как обычно упавших на лицо, но вместо этого ощутил длинные… пробрало до дрожи, до страха.
Нет, носить чьею-либо маску он не желал… Так или иначе, вызов брошен. Попробуем теперь наоборот.

Отредактировано Ремфан (2010-03-14 23:31:10)

Скорее всего, Рем представлял собой ошибку природы, которую та и не пыталась исправить, давно махнув на заблудшее существо рукой. Скорее всего, такой твари, как вот эта, что сейчас переживала не лучшие свои минуты, пытаясь свыкнуться с чужими ощущениями, и не должно было существовать. Скорее всего, так оно и было.
  Одинокий, но окруженный сонмом стонущих призраков, многие из которых населяли только его воспаленное воображение, Александр по прозвищу Ремфан стоял в центре комнаты, пытаясь различить хоть какие-либо очертания свои глазами, в которых не осталось чистоты. Только безмолвное равнодушие пелены. Он почти пожалел своего заклятого друга, ведь тому приходилось жить со слепотой. Однако слово «жаль» тут не совсем подходило, скорее какое-то понимание, но не более того. Уж больнее тесно переплетались пути маньяка и мертвеца, изрядно пересекая друг друга кровавыми нитями порезов. Все хорошо в меру, даже образность солидарности профессий.
А сейчас, когда вдруг осознаешь, что грань, всегда разделяющая двоих убийц, неожиданно исчезла, что красное и черное объединились в один сумасшедший цвет сюрреалистичной вселенной, становится совсем не по себе… Если только речь не о безумце, чьи поступки лишены логики, как таковой.
И пусть Рем не видел, что происходящее дрожало, принимая изменчивые очертания, но ощущал все это в полной мере. Все непривычно, но уже терпимо. И нечего скрывать, маньяк почти смирился. Быстро? Разумеется, ибо чего от него было еще ожидать. Всю жизнь гоняться за недостижимым идеалом, скрывая свою сущность. Тридцать лет с переходом в без малого четыре сотни. Что до признаков разложения, то с этим можно жить. Почти… предположительно, так и умирать не больно. Зато представился удачный шанс проверить. Так чего же ждать.
- Знаешь, милый, мне тоже так чувствовать себя досадно. В лице Ремфана что-то мгновенно переменилось, будто зажглась невидимая лампочка, а свет ее обострял для восприятия глаз каждую черточку маньяка, уродуя того еще больше. Даже грубый крестообразный шрам на щеке обозначился еще больше, чем тогда, когда Рем был самим собой.
Сумасшествие проявляется всегда различно, но и всегда похоже. В первый момент он был готов сразиться со своим заклятым другом, теперь же просто ждал. Чего? А кто его знает. Мысли путались, прерванные шепотом духов, витающих, пока еще не осязаемо, по пространству, но уже довольно-таки чувствительно скребясь в сознании.
Они здесь… Мы не можем… Там… Сотни голосов поддерживали друг друга в общем хоре, но теперь Рем их слушал. Его фигура темнела в притупленном свете, испускаемом давно умершим существом в клетке. Убийца старался понять, что не так в этой обстановке. Слишком фальшиво, как будто картонные декорации… Сюда… Сюда… Или сюда, Ремфан. Звали призраки, все еще не ушедшие вновь в страну мертвых, томящиеся здесь же… в комнате без окон, в клетке для двух убийц, посвященных в тайну настоящего света, который оказался не только дарующим надежду и тепло, но и наказание… его избежать невозможно.
  До ставшего особенно чутким обоняния донесся знакомый сладковатый запах. Так истекает ароматом гниющая плоть все еще держащаяся на костях вскрытого тела. Сначала Рем решил, что так пахнет его почти мертвое тело, позаимствованное у Андраша, но нет. Навязчивый следж запаха не отпускал, заставляя его отойти на несколько шагов влево…
Где-то здесь… Руки прошлись по неприятно ворсистой ткани искусственного меха, льнувшего к ладоням. Присев на одно колено, Александр осторожно приподнял тяжелое покрывало, и тут же смрад вырвался из своего убежища, роем мух взлетая в насыщенный обманом воздух. Они стремительно поднялись к потолку и исчезли, опадая на пол сгоревшими хлопьями золы, путаясь в черных волосах Ремфана, покрывая его плечи…. Но он этого не чувствовал. Все чувства были обращены на то, что находилось под покровом, ранее казавшимся единым монолитом… Четыре тела… остывшее собрание плоти и костей. Все изуродованное, все страшное перепутанное.
Полагаясь лишь на силу ощущений, Рем дотронулся до окоченелых трупов, до гладкости ледяной кожи, но грубых нитей швов, скрепляющих совершенно различные части друг с другом. Что это? Чьи-то вьющиеся волосы колючей проволок впивались в пальцы Рема, жадно изучающего ужасную находку. Глубокие раны с обугленными краями… торс с щелью на животе. Равнодушное в своей смерти лицо с навеки вечными отрытыми остекленевшими глазами… веки выжжены…
  Рем отшатнулся. Такого быть не может. Еще живы… Или нет? Может быть, та черная мгла, что захватила его сознание, когда свет вырвал несуществующее сердце, сыграло свою злую шутку. Что, если теперь и маньяк и лич всего лишь бесплотные тени, а их тела лежат здесь.. под мерзостной тканью, пропитанной кровью. Вопросы. Их было слишком много, как и смутных догадок. Терзаясь сомнениями и предположениями, Рем совсем упустил из виду Андраша.
  Обретший зрение некромант теперь стоял в непосредственной близости от убийцы, склонившегося над своими собственными останками, разлагающимися вперемешку с другими телам актеров, задействованных в этой небольшой пьесе. И Отвергнутый любовник и его Зачарованная принцесса и даже Черный Злодей, не говоря уже о Лжепринце. Все вместе, не смотря на то, что кого-то не должно было уже быть. Сшитые друг с другом грубыми стежками ниток….
Лишь когда за спиной раздался голос заклятого друга, наполненный шипением и очевидной сладкой, как покрытая плесенью ягода, угрозы, Ремфан обернулся. Настороженный… быстрый… но недостаточно. Черная лента вырвалась на свет иссохшего тельца существа под потолком. Наполненный зубами ненасытный рот пытался добраться до груди бывшего хозяина, вгрызаясь в его плоть. Рем пытался ухватиться за покрытую слизью шкуру червя, но она проскальзывала меж пальцев, оставляя на них гнойные следы. Крови не было… И не могло было быть..
Все не честно? Еще бы. Ведь по сути своей червь никогда не был отдельным существом. Несколько лет назад кто-то спросил Ремфана, как зовут эту тварь, живущую в нем. И он не медленно ответил… Рем. Просто Рем. Он внутри и он снаружи. Одно и то же существо в двух ипостасях.
Да, голод прорывался через сознание, напоминая, что убийца все еще жив. Но исходил он откуда-то со стороны… Сам себе разве откажешь? Александр разжал руки, позволяя себе же попробовать свою мертвую плоть… или еще живую? Путаница… вереница мыслей.
И тут голоса… Без всяких сомнений, теперь они были еще отчетливей, еще ясней. Посторонние взгляды…
-  Я знаю, Андраш, я знаю. Ответил он голосом некроманта, поднимая невидящие глаза вверх. Мертвые мухи вновь взметались в воздух, подхваченные обезумевшими духами, стремящимися покинуть Рема и вернуться к своему истинному повелителю.
Андрашшш…. Пел неожиданно поднявшийся ветер. И тут убийца ощутил, как сила мертвецов мечется между ним и его другом, и в тоже время чьи-то вздохи перечеркивают устоявшуюся картину… Зеркала. Маньяк не видел, но чувствовал, как от их гладких поверхностей отражается реальность.
Все было иллюзией ощущений. И кровавые меха и изуродованные переплетенные тела… Театр абсурда. Со стороны могло бы показаться, что всего несколько минут назад Ремфан стоял на коленях перед пустым пространством, пытаясь что-то найти в нем… Ложь.
Тени умерших взвыли, и зеркала одно за другим стали покрываться трещинами, осыпаясь вниз осколками… А что же за ними?