Когда ненависть сплетается с любовью, когда страх един с отчаянным безрассудством, когда сердце в единую секунду времени замирает, и летит в безумном темпе барабанной дроби, тогда, как говорят люди, рождается страсть. Ее описывают столь подробно и старательно, столь дотошно ищут малейшее сравнение, что многие считают, что знают о страсти все. Лежа в горячих кроватях на смятых и испачканных простынях, или на холодной коже автомобильного сиденья, где угодно и когда угодно, утверждают, что знали, видели, и чувствовали ее.
Они врут. Потому что не знают, что такое настоящая, дикая, безумная, неудержимая страсть.
Понятия здесь, сейчас, тогда, потом, потому что и затем исчезли. Равно как понятие не только пространства вообще, но даже понятие тела. Равно как понятие духа. Равно как понятие чувства. Раствориться - в воздухе, и в дыхании, в холоде грязного стекла за спиной, и жаре двух тел, что сплелись не то в схватке за жизнь, не то в схватке за любовь. Каждый момент движения под руками Лиса была переменчивая, непостоянная, обезумевшая материя, потерявшая контроль, и желавшая всего. И ничего.
С каким наслаждением Аль рвала бесполезную, и кажущуюся такой смешной одежду - свою, или его, это было непонятно и неважно. С каким наслаждением скользила руками по коже, смешивая нежную ласку умелых женских рук с жестокой мукой, сладкой, замешенной на крови - из оставленных по всему телу мелких царапин, и мечущихся где-то на грани пугающей опасности ран. впивалась в припухшие, пылающие от поцелуев и укусов губы, терялась в дурманящей волне густой рыжей волны.
Она не слышала. Она не видела. Она не понимала. Потерялась где-то на грани безмного сна. Гипнотического, частично, порожденного магией гимины, частично... частично тем, о чем Аль не думала. Потому что не могла. А если бы и могла - не захотела бы думать о том, почему так ласково обращается с тем, кто сейчас был с ней, почему так грубо, так дерзко и своевольно, словно ей можно все... Нет. Нельзя об этом думать. Нельзя...
Говорят, сладкий дурман расплавляется вулканическим взрывом, феерией чувств, что мгновенно спадает в пустоту и сонную усталость. Говорят...
Боль пробивалась к разуму медленно, но делала это с настойчивостью мертвецки пьяного, ползущего к стойке бара за новой порцией. Рано или поздно в трясущиеся пальцы попадет стакан с дрянной бодягой, что подают в заведениях пятого круга. В какой-то момент и боль прошла сковзь океан, и дерзко постучалась в сознание. Огляделась и с наглой улыбкой сказала, - Привет. А что это мы тут делаем?
Девушка резко открыла глаза, удивленно, расстерянно, непонимающе вперив взгляд разноцветных глаз в самую глубину изумрудной бездны, сейчас сокрытой стальной стеной отчуждения. Разум прояснялся быстро, и вот, во взгляде девушки детская обида сменилась презрением. Густым и тяжелым, физически ощутимым, подобно горячему телу, еще секунду назад бывшему его, а теперь вновь недоступному. Дверки закрылись. В душу... плюнули.
Аль ничего не сказала. Не стала проклинать, плеваться ядом, или в последнюю секунду пытаться забрать предателя с собой туда, куда уходят, те, кто умер. Не стала и кричать. Лишь до крови прикусила губу, смешав пот и грязь, кровь и тонкую усмешку, исполненную презрения. Не моргая, смотрела прямо в глаза Лиссонса, и дальше, в его душу, грязную душу падальщика.
Удар. Еще один. Сердце беззастенчиво и грубо сжали, вырвали прочь из тела, а беспомощный комок даже не мог сказать - "не надо". Лишившись опоры, девушка так же молча, словно бездушная кукла, осела на пол, прочертив по стеклу мутную бордовую дорожку. Тихо. Без лишних истерик. Без лишних драм.
Лисичка победила и радостно пировала над тушкой загнанного кролика.
Смешно - отстраненно думала Альтера, тупо глядя в запелванный и испачканный пол. По телу растерянно оглядываясь гулял еще не до конца поверивший в свое счастье, но уже готовый принять в свои ледяные объятия горячее молодое тело, последний ветер. Так, сквознячок. Ничего страшного - Впрочем, а ты то на что рассчитывала? Секс, цветы, конфеты, свадьба? Ладно, признаюсь, о таком не думала. И все-таки правда, очень смешно. Я же его сама сюда притащила. Спровоцировала бедного мальчика.....
5 минут. Ровно пять минут на то, чтобы вернуть возмущенному подобным обращением телу жизнь. Впрочем даже не жизнь, а так, возможность нормально функционировать. На это - две минуты. еще три - на моральную реабилитацию. Избаловалась она в последнее время. Мирная жизнь явно не способствует ускоренному процессу "воскрешения". Хорошо еще, что сделала запасы на зиму - а то чтобы она делала, если бы этот лисенок забрал у нее последнее сердце? А так хоть одно осталось. Уже что-то.
-Ты хоть знаешь, как это сложно - заново выращивать органы? - еще секунду назад неподвижная, Аль медленно поднималась на ноги, брезгливо стряхивая с себя остатки рубашки, да стирая с груди и живота загустевающую кровь. Вопросительно-недовольный взгляд из под неровной волны изогнутых бровей был направлен прямо на трапезничающего Лиса.
Приятного аппетита. Извечная ядовитая улыбка.
-Это требует не только сил и времени, но и полной концентрации. Полдня без движения, желательно еще и спать, ты понимаешь, что в Лабиринте такое почти невозможно? - девушка окончательно выпрямилась, и сладко потянулась, разминая спину, руки, шею. Провела пальцами по тому месту, где секунду назад была страшная рана и недовольно хмыкнула. Не смогла удержаться - стерла с левого полушария груди густую каплю. Пусть теперь мучается. Бессовестный. Точнее не так. Глупый просто.
-Хорошо хоть грудную клетку ломать не додумался, и на том спасибо, - Альтера одним резким движением задернула занавески, брезгливо оттолкнула в сторону кучу лохмотьев и прочего бытового мусора, что еще.. секунлу? вечность? назад была одеждой, и пройдя через комнату устроилась на том самом промятом диване. Облокотилась локтями о спинку, заложила ногу за ногу и откинув голову назад, насмешливо посмотрела на Лиса.
-И что ты теперь мне скажешь, лисенок? - резко склонила голову набок, все так же ни на секунду не отпуская взгляда юноши - Мне очень интересно.
Девушка жаждала мести. Напади этот юноша, вырви ей сердце, да умчись прочь, он бы отделался легче - убила бы просто, и дело с концом. Но тут другой разговор. Лиссонсу удалось залезть слишком глубоко. Даже это уже было неприятно, а учитывая эпический финал...
Глаза превратились в тонкие щелочки, изгиб губ, взгляд были едва ли не ласковыми, едав ли не сочувствующими. Вообще, все выражение лица напоминало о надменной улыбке дикой кошки.
Осторожно откусить голову, нежно вырвать кишки, предельно ласково пересчитать все ребра. Если ты не выкрутишься, я сведу тебя с ума, обещаю. А ты не выкрутишься, Лиссонс. Ни за что.
Отредактировано Альтера (2010-09-28 00:01:14)