Как зима неизменно сменяет лето, как солнце восходит на небе вместо луны, как камни падают на землю, а испуганные птицы – взмывают в небеса, так в этом мире есть простые и непреложные истины. Нужно сказать, истин этих количество такое, что нет смысла и перечислять, утомительное и бессмысленное времяпрепровождение, но вот периодически вспоминать кое-что не вредно. Так, среди прочего, невозможно намочить мокрое, а именно к категории последнего за время долгого пути стал относиться раздраженный Итре, которому уже было все равно, идет дождь, или уже прекратился, стоять на улице или терпеть подколки Дурги. Единственное, что заставило его выдернуть посох из грязи и двинуться на голос ракшаса, это слабенькая надежда на то, что в логове существа, определенного им как горгулья, будет тепло. Пакостная и бестолковая вера в лучшее не желала подыхать, даже с хребтом, перебитым тем простым фактом, что хозяин – каменная тварь, которой совершенно незачем держать в доме такую безделицу, как печь.
Прости, не подумал, что вам нужен кто-то, чтобы подержать свечку. – Не удержался от желчного замечания шут, пинком отправив вперед жавшуюся к ногам псину и сдвигаясь с места, чтобы следовать за ней.
Странные твари, стоящие на пороге, подверглись навязчивому вниманию ловца душ сразу после секундного изучения хозяина. Их не обманешь, а он и не стал пытаться – сразу показал свою сущность, пообещав стражам сожрать их при первом удобном случае, по возможности приукрасив сие доступными для примитивного звериного рассудка подробностями. Получившийся страх, гаденький и мелкий, невнятный, звериный, вызвал только разочарование. Животное… настолько предсказуемо, что противно. Давить сильней, протащить сквозь страх – и будет терпко-пряная, закручивающая вспышка трусливой ярости, явление закономерное и не чуждое даже безмолвному лысому зверю-гомункулу, что крутился прямо под ногами, все нарываясь на еще один пинок. Животные. Люди. Демоны. И как мало разницы между ними… А он вынужден терпеть. Их. Рядом. Он, хищник, который всегда смотрел на весь этот зверинец как на пиршественный стол. Поросенка или индейку? Ножку или крылышко? Ощипанную черным колдовством псину или ракшаса?
Нехотя, как будто совершая бессмысленный надоевший ритуал во имя давно подохшего от безверия божества, он поднялся по ступеням, нашаривая их заостренным концом подбитого ржавым железом посоха. Слово «терпеть» никогда Итре не нравилось, но, вот незадача, с ним он сталкивался сплошь да рядом. Теперь, кстати говоря, приходилось смиряться еще и с тем фактом, что ловчий повелительницы откуда-то знает, что Ее шут читает чужие мысли, по-иному понимать его «слова» было сложно. Дрянь.
А тут еще и что-то про трепетную заботу ракшаса долетело до чутких ушей Итре, пробирающегося по тропинке между так и не замеченными им грядками.
Вверен заботам?! – Он едва успел сдержаться и не опозориться, не дать гневной мысли стать достоянием всех окружающих. - Мразь!
Беззвучный крик захлебывается внутри, перекатывается в горле несуществующим рыком, а снаружи – тишина. Штиль. Не дрогнул ни один мускул на неподвижном, словно полностью парализованном лице, даже пальцы стиснули посох не сильней, чем обычно. Нет сомнения, при случае ловец душ сам проявит некую заботу о ракшасе, но потом. Когда-нибудь потом. Потом… и когда-нибудь. А вообще, о чем вы?..
Шут переступил порог, склонив голову в приветствии, слегка поклонился, безошибочно повернувшись к хозяину дома.
- Приветствую, миледи. - Голос, сладкий и неуловимо ядовитый как запах горгульи, а появившаяся от длительного молчания хрипота кажется уместной и чарующей. Итре может, когда хочет, быть обаятельным… обаятельным ублюдком. Он прекрасно понял, что перед ним за существо, но грех было не загнать обоих голубков в неловкое положение и, посмеиваясь про себя посмотреть, как они станут выкручиваться.
- Верно, мы подождем вашего мужа, чтобы с ним отправиться на охоту? – Наивно предположил шут, опустив руку на плоскую голову безволосой псины и погладив мокрые складки серовато-розовой кожи. – Думаю, он хороший охотник, и смелый.
Потом пришлось заткнуться, чтобы не стучать зубами и продолжать смиренно изображать дурачка, избегая чрезмерного участия в беседе. Его дело – слушать, а не говорить. Говорят владыки, а для презренной твари у подножия трона это слишком большая роль.
Капает с полей шляпы. Капает с плаща. Хлюпает в сапогах. Знобит… и больно, хотя, будучи сытым, он мог стерпеть и холод, и боль, и сколь угодно долгий переход по болотам, но здесь опять-таки было это проклятое слово. Терпеть и получать удовольствие – это все же такие разные вещи…
Отредактировано Итре (2010-04-29 02:30:00)