Так, оставляя извилистый след, ползет по песку земля. Так шелестит в пустыне ветер и шелест этот грозит перерасти в вой, предвещающий бурю. Так жаром, томительной негой  разливается по телу золотое солнце. Так втирают в кожу благовония, опуская в благоухающее масло кончики пальцев. Так, прикасаясь бережно и нежно, ласкают возлюбленных. Так песком сыплется вечность, утекая из ладоней, из разбитой колбы.
И эти часы не перевернуть.
Кристоф был одним из многих. Сколько их было… юношей томных и резких, светлооких и угрюмых, порывистых и нежных. Ласками скольких он тешил себя раз за разом, утолял жажду, чтобы забыться, как горький пьяница пьет, чтобы не помнить. Но он помнил их всех. Помнил поцелуи, взгляды, страсть, мольбы и стоны. Помнил запах и мог найти безошибочно любого из них, если бы хотел. Помнил каждого, в чью душу заглядывал, к кому прикасался. Помнил каждое «Да» в ответ на сделанное обещание почти что всех райских благ. Будет помнить и его, и этот дождливый вечер, и то, как искал одного,  а нашел другого.
В умело расставленные силки попали оба. Человек и демон. И если человека пленял демон, то демона пленял человек, пусть ненадолго, пусть эта привязанность длится всего несколько мгновений, но Эффутуо вновь пошел на поводу страсти, что заменяла ему любовь.
- Я постараюсь ее выполнить, если это будет в моих силах, - почти не задумываясь прошептал он, чувствуя, что Кристоф близок к тому, чтобы окончательно сдаться. Внутри он был исполнен ликования, и не потому, что очередная добыча далась ему легко, но в предвкушении страсти. Той, которая, быть может, единственная согревала это древнее, безразличное сердце. Той, что толкала его на новые и новые бесчинства, заставляя искать противоядие, утешение от тоски в любовных забавах, и никогда не находить. Жажда была неутолима. Боль не проходила никогда. Одиночество оставалось неизменным. И все повторялось снова и снова.

- Вы хотите смотреть на меня, не позволяя мне смотреть на вас? – демон отстранился. – Это немного нечестно. Но я дам вам карт-бланш, - в голосе Эффутуо как будто что-то изменилось. Исчезла мягкость. Так невзначай показывается острие спрятанного в бархате клинка. Сузились в прорезях маски глаза, и он разомкнул объятья.
«Ты хочешь смотреть, мой дорогой. Будь по-твоему. Захочешь ли ты меня после этого? Придется ли тебе завязывать мне глаза, чтобы я не увидел тебя? Лучше бы ты завязал их себе» - дернулся в усмешке правый угол губ. Мужчина запустил пальцы в волосы, распустив тонкий шнур, удерживающий маску. Замер.
Он не воспользовался иллюзией и ничего не стал скрывать.
Лицо Порока было таким, каким должно было быть. С одной стороны привлекательным, а с другой – тронутым тленом, ибо что есть наслаждение, как не тщета и прах? Губы улыбались. В левой щеке, сквозь прорехи в высушенной пергаментной коже оскалиной виднелись зубы. Оголенная лицевая кость пестрела белесым пятном, а над всем этим был живой, целый, внимательный глаз. Такой же, как и второй – цвета светлой лазури. Живое и неживое, красота и безобразие слились в нем в одно. И эту двойственность он ненавидел в себе почти так же, как и любил.
Демон повернулся правой стороной, затем левой, словно бы любуясь собой и своим уродством. Чуть приподнял подбородок.
«Смотри. Смотри, мой дорогой. И запомни» - и он рассмеялся. Смех как пощечина, как звук бьющегося стекла, надрывный, хриплый, резкий.
- Ну? Я готов играть, Кристоф, - и в голосе прозвучала плохо скрываемая угроза. Эффутуо хищно облизал пересохшие губы. Нет, он не намеревался истязать юношу, но теперь сообразно плате хотел взять как можно больше.

Он отшвырнул маску в сторону. Выбросил за ненадобностью, поймав взгляд юноши. И… гнева вдруг не стало. Буря стихла так и не начавшись. Лишь монотонный дождь, в черный, промозглый вечер, все барабанил не переставая – вот оно постоянство. Гневаться теперь было не на что. Его застали врасплох. Доверием. Приятием. Желанием?
Кристоф не отпрянул. В глазах Эффутуо промелькнуло удивление. Это был хороший ход, но неожиданный.
И сейчас демон завидовал тем, у кого любовь и страсть не являются ставкой в игре в кости или карты. В который раз…
И этот вечер отчего-то очень удачно оказалось коротать вдвоем. Вот так, случайно.
Эффутуо ответил на поцелуй Кристофа, ответил искренне, с той искренностью, на которую было способно столь испорченное и измученное собственной злобой существо. И был бережен, но вместе с тем невыразимо жаден, расстегивая ворот рубашки Кристофа, касаясь пальцами тонких ключиц. Желание обдало его жаром, как если бы на Эффутуо обрушилась волна огня, адская лава, опрокинулась сама бездна.
- Ну же, покажи мне себя, - произнес демон шепотом, как-то совершено естественно переходя на «ты» и отбрасывая всякое жеманство, как несколько мгновений назад отбросил маску.
Это была тихая и осторожная просьба, и в ней не было насмешки и не было лукавства, столь свойственного Королю Порока. Он был честен. Ведь такого рода игры всегда рассчитаны на двоих. Кошка тоже очаровывалась мышкой, каждый очаровывался по-своему.

Алхимический Андрогин, соединение противоположностей, являющее завершенность. Полный круг. Совершенство, чудом избежавшее разделения надвое, а потому скитавшееся по миру, меж людей, которые не едины. 
Стоило ли говорить, что Эффутуо имевший свои взгляды на таковую двойственность, невольно восхитился?
И только шрамы портили картину единства противоположностей. Тем, что они были. Тем, что стоявший перед ним Кристоф был вынужден ранить себя. Однако, разве была в том его вина?  Тот, кому люди должны были поклоняться, как красивейшему творению и чуду, вынужден был прятать свою двойственность. И он невольно нашел причину тщеславия и тяги к признанию.
«Бедная душа» - сказал бы ангел. А демон промолчал. Не проронил ни слова. Он просто взял то, что ему доверяли, и раскрылся сам. Темный шелк соскользнул на пол. И оба были обнажены, оба были беззащитны. Вот так, со всеми своими секретами нараспашку. Со шрамами, тленом, совершенством или несовершенством, за которым оказалось очень многое: годы, тысячелетия, города и лица.
А ведь он всего лишь зашел забрать долг Фарабуто.
И кроме похоти было теперь что-то еще. Странное чувство без названия, тревожное, тянущее, сладкое, заставлявшее целовать жарче, жадно обнимать, требовать ласки в ответ и почти терзать казавшегося хрупким Кристофа. Путаясь в вещах, запахах, звуках и эмоциях, он увлек юношу на софу. Треск огня в камине вторил звукам поцелуев и вздохам. И Эффутуо был рад, что Кристоф оказался такой удивительной находкой.
«Я дам тебе все, чего ты хочешь. Пусть этот путь означает падение. Но тобой будут восхищаться. Я устрою так, что перед тобой будут падать ниц. Если ты захочешь. Хочешь?» - и он остановился на мгновение, вглядываясь в темные глаза юноши:
- Хочешь быть богом для них?

С самых давних пор его сопровождали шлюхи и сластолюбцы, обжоры и игроки, плуты, готовые заложить душу за сиюминутную радость и глупцы, ожидающие чудес. Всех он привечал, как самых дорогих гостей, обогревал как своих детей. Всем давал желаемое, но после забирал свое, заставляя страдать.
Но были и исключения из правил.
Кто был виноват в том, что Кристоф появился на свет именно таким? Кто был виноват в том, что при отсутствии любви он научился довольствоваться сиюминутным восхищением и лестью? Кто научил его прятаться и втайне желать того, что для обычных людей естественно? Кто заставил его терзать себя, мстить себе за то, что он оказался изгоем? Кто вынудил его наброситься на первого встречного мужчину, не выказавшего отвращения или равнодушия, с почти детской искренностью и мольбой о нежности?
Кто мог покрыть все эти долги?
Эффутуо отнюдь не горел желанием спасать душу молодого человека. Но и обманывать его он не хотел, потому что, по сути, юноша не был виноват в том, что его «уродство» привело к таким вполне закономерным последствиям. Любое живое существо приспосабливается к условиям, пытаясь выжить и сохранить себя. Рано или поздно Кристоф должен был оказаться в Лабиринте, который притягивал диковинки, изломанные, искаженные души. Рано или поздно Эффутуо должен был его найти.
Это был лишь вопрос времени. Творение Хаоса и людских желаний – Лабиринт был невыразимо мудр, дорожки, которым было суждено сойтись, здесь, всегда, независимо от обстоятельств и перипетий, сходились. И не раз.
Эффутуо не был добрым волшебником, который исполняет детские прихоти. Он не умел утешать. Ему не дано было того сердечного тепла, что врачует раны. Добрые слова в его устах почти всегда звучали ужасной издевкой, потому что демон… не верил в добро и добра не знал. Но он полагал, что будет правильным дать Кристофу покровительство и некоторую власть, которая могла бы с лихвой покрыть те самые долги, которые никто бы другой попросту не стал бы оплачивать. Так, когда не могут сжалиться боги, которым покланяются люди, обращают свой безжалостный взор те, кто находятся по другую сторону молитв и чаяний.
И все же он не хотел, чтобы Кристоф сгинул, сгнил на улицах Лабиринта, среди дешевых шлюх, пьяниц и наркоманов, в смердящей похоти, бесконечных развлечений, за которыми была одна лишь гниль, труха. Он мог предложить кое-что получше – место в своей свите. Место чуть-чуть повыше других. Костюмы поизящнее, развлечения поизысканнее и компанию повеселее и обещанное поклонение. И если одни не признали Кристофа венцом творения, то он заставит признать это других.
Кристоф любил театр, этого у него теперь будет в достатке. Не так уж плохо, если поглядеть.
Он засмеялся в ответ на согласие юноши. Опалесцирующие глаза широко распахнулись. Смех перешел в низкий, утробный рык, от которого содрогнулись стены. Взвыло пламя в камине и замерли часы. Форма человеческая, почти совершенная, содержала теперь слишком мало человеческого внутри. Тело казалось ему тесным. Острыми позвонками взгорбилась спина, обломками крыльев развернулись лопатки. По бледной коже пошли темные, взбухшие прожилки вен. Лицо демона будто бы стало уже, глаза казались невероятно большими, золотые волосы разметались в беспорядке, крепкие жилистые руки впились ладонями в ладони Кристофа, удерживая. «Вот тебе моя рука» подумал зверь, олицетворяющий собой все человеческие пороки, и с этой мыслью он накрыл юношу, вторгаясь меж его бедер.

Может ли зверь быть нежным? Может ли зло быть ласковым?
Он двигался ритмично и быстро, в такт дыханию, проникая глубже. Не то поцелуями, не то укусами, снимал с губ Кристофа стоны. Он был требователен и ненасытен, стремясь взять как можно больше, получить наивысшее наслаждение.
Не человек, не зверь – существо с глазами, как драгоценные камни, острым языком ласкало нежную кожу юноши, издавая низкий, гортанный звук, заставляя выгибаться, искать убежища и неминуемо плавиться под ним. Он переполнял пространство силой, едва не вынуждая реальность трещать по швам.
Воздух в комнате сгустился, казалось еще немного, и эта субстанция станет осязаемой, зазвенит, заискрит, словно наэлектризованная. Разобьется вдребезги.
Как удары в гигантский гонг звучали теперь капли дождя, бьющие по стеклу. Так под бой барабана гребцы тяжело дыша поднимают и опускают весла на корабле, плывущем по бескрайней пустыне. Так крутится большой золотой диск солнца на темном вайдовом небе.  Так танцует  змея в песке. Так пляшут языки пламени. И не было этой пляски сплетенных воедино тел красивее и жарче.
И стоны в такт, как песня. Каждое движение зверя о двух спинах было прекрасным в своей естественности. Или двух зверей, каждый из которых был по-своему ущербен и совершенен.
Как сказочное чудовище обладало волшебным цветком, как единственной отрадой, так Эффутуо сейчас обладал Кристофом. Это вовсе не означало, что чувства демона не изменятся потом, но сейчас он предавался страсти искренне, повинуясь инстинкту. Жизнь этого существа  зависела от страсти, страсть питала его, страсть давала ему силы, и он возбуждал страсть.
Вновь круг, состоящий из череды закономерностей, замыкался. Не было прорехи в золотом солнечном диске, который обвивал своим телом змий.
Наслаждение, распускавшееся доселе невиданным цветком, замершее стрелой, готовой сорваться с тетивы, не заставило себя долго ждать.
Кристоф стонал и Эффутуо стонал вместе с ним, Кристоф метался и метался над ним Эффутуо, Кристоф целовал и Эффутуо целовал его в ответ, проникая языком меж губ, сладких как спелая черешня.
И так длилось до тех пор, пока оба не сдались в изнеможении и демон, содрогаясь от наивысшего удовольствия, с пронзительным не то криком, не то воем, не исторг мертвое семя. Пик был достигнут одновременно. Задыхались тоже в такт, покрытые испариной, словно смазанные маслом. Обнимали друг друга, боясь, что в следующий миг все рассыплется.
И гулко колотилось в груди сердце, толкая по венам кровь, ухало в висках, и темнело в глазах от болезненной неги после.

Наконец, когда любовный пыл утих, и пришла пора разомкнуть объятья, он отстранился. Медленно, нехотя. Постепенно вернулся прежний облик. Лицо приобрело выражение привычной отстраненности, с легкой улыбкой безразличия. Нагой, нисколько не стесняясь, а может быть даже красуясь, Эффутуо прошелся по комнате, собирая разбросанные предметы гардероба.
Волосы были растрепаны, лицо выглядело бледным, глаза лихорадочно блестели.
Пройдет совсем немного, и демон опять почувствует голод. Но пока эмоции переполняли его и дарили приятное ощущение «сытости».
Все будет, как обещано, Кристофу не придется сожалеть ни об одиночестве, ни о чужом безразличии. Но он, Эффутуо, был первым в Лабиринте, кто снял этот покров и первым, кто увидел истинную суть юноши.
Держа вещи в одной руке, он наклонился, чтобы снова поцеловать Кристофа:
- Ты восхитителен, мой дорогой, - произнес, после того как снова почувствовал вкус его губ.
– А все засранец Фарабуто. Чтоб ему, - и рассмеялся, по обыкновению негромко.
- Знаешь, пожалуй, я его прощу. Он достаточно расплатился сегодняшним ужином, сам того не зная. Эх… Только людей зря поднимал, вот это обидно, - с этими словами Эффутуо принялся одеваться.
В душе он был благодарен Кристофу. Тот, сам будучи неприкаянным, случайно дал ему толику тепла и того чувства, что всегда не доставало Эффутуо. Даже имея свой замок, многочисленную свиту, толпы обожателей и сонм любовниц, Король Порока чувствовал себя вечным жидом. «Отверженный» - так сказал однажды слепой маг и был прав. Впрочем, отверженными здесь были почти все…
Надев брюки, наспех застегнув рубашку, он обернулся и уже без слов просто обнял восхитительное существо, соединившее в себе мужское и женское. Эффутуо не клялся в любви до гроба и верности не обещал, и это было бы глупо. У каждого из них была своя дорога, но лучше, пока тропинки расположены параллельно, пройти их вместе.
- Скажи, когда ты будешь готов? Я пришлю человека.
Король Порока не настаивал, но по ряду причин полагал, что будет лучше, если Кристоф обоснуется в замке.  Взгляд упал на недавно отброшенную маску. Демон запустил пальцы в волосы, приглаживая их, и попытался собрать непослушные пряди в какое-то подобие хвоста на затылке. Не хватало только следа губной помады на щеке.